Луна на ощупь холодная (сборник)

Рита выписала по почте «Академический рисунок русских художников». Прислали обнаженную натуру Иванова. Подружка видела, – Рита не показывала, случайно; брат хвалился, почтальонша спросила, – и узнали все. В школе подходили: «Правда у тебя есть голые бабы, мужики?» «Отстаньте, нет у меня ничего!» Один прибежал из Шовского, глаза и прыщи у него пылали: «Продай!» Рита и показывать не стала.

Она прятала от брата свои карандаши, заворачивала в шерстяные лоскуты, чтобы не отсырели, но брат находил, рисовал на кирпичах, чтобы из кирпичей получались машины, и Рита его била. Вася не жаловался, но жаловался его обиженный вид. Мать шлепала дочь полотенцем. Еще она растапливала печь старыми тетрадями. Иногда попадались книги – Отец узнавал их по треску корешков, клея, лопающихся ниток. Дети рыдали, если терялись рисунки – особенно жалко было, когда в золе находили несгоревшие обрывки, на которых виднелись глаз, кусочек неба, колесо…

Рита научилась прятать – мать жгла только то, что само попадалось под руку.

Когда пропал Иванов, Рита думала, что украли. Заподозрила Васю и трясла его за грудки. Брат не знал, куда делось, сопротивлялся, чувствуя, что все еще слабее сестры. «Да не брал я!» Грустно и быстро осматривал комнату, где все было серо и неподвижно, двигалось только дождевое окно, падая вниз и оставаясь на месте, вдруг узнал комок плотной бумаги в мусорном углу, под совком для золы: «Вон он, твой Иван!»

Рита развернула набросок – заштрихованное, словно покрытое шелком тело безликой женщины было изуродовано, смято. Рита заглянула в печку, посмотрела на долину золы, долину тени смертной, и возненавидела мать. «Что ты придумала – художником быть. Это мужская работа. Вон все смеются. Иди-ка ты на бухгалтера или на швею».

Рита собрала вещи в чемодан, как обычно на квартиру, потом наоборот – книги и рисунки в чемодан, вещи в мешок, резиновые сапоги, плащ.

– Куда тебя понесло?

– К Наташке на «Искру». Погощу несколько дней.

Жалко было папу. «Буду присылать ему деньги».

Мокрая трава скрипела под резиновыми подошвами, будто Рита ее мыла. Она шла, и ей было тепло от ненависти. Дождь и лес качали друг друга, Рита не могла посмотреть вверх – тотчас ей на глаза ложились большие капли.

У Наташки сушили вещи, ночью постель пахла сыростью кладовки, Рита плакала, спрашивала в конторе, не нужна ли кому домработница, через день приехали Отец и мама. Отец не зашел, остался на телеге, а мама поздоровалась с Наташкиной бабкой, которая все время в тапках лежала на кровати, но не спала, а, не моргая, смотрела на девочек, и шепотом, чтобы не заплакать, сказала: «Доченька, поехали домой».

Рита бросилась собираться, быстро и молча, чтобы заплакать только на улице. Мама накрыла Риту телогрейкой и обняла так, будто боялась, что Рита упадет.

– Ты прости меня, доченька.

Рита подумала: «И ты меня прости», – но сказать не смогла. Они ехали, плакали, Отец улыбался.