Луна над Сохо

Мы прошли мимо входа и остановились чуть левее ведущей к нему лестницы. Отсюда, полускрытая высокой травой, виднелась еще одна лестница, совсем узкая. Она вела к массивной дубовой двери, на которой не было ни замков, ни досок. Как, впрочем, и дверных ручек.

– Перед вами, – объявил Найтингейл, – ночные ворота. Изначально делались для того, чтобы выездные лакеи могли сразу из своих каморок заскакивать на подножку экипажа, пока господа спускаются по лестнице.

– Восемнадцатый век как он есть, – заметил я.

– Именно, – отозвался Найтингейл. – Но мы, ученики, использовали его в несколько иных целях.

Положив ладонь туда, где у всех прочих дверей располагается замок, мой наставник вполголоса произнес что-то на латыни. Раздался щелчок, затем скрип. Найтингейл толкнул дверь, и она открылась.

– У нас был комендантский час, – сказал Найтингейл. – Но, будучи ужасными буянами, мы желали кутить. А сбежать после комендантского часа не так-то легко, особенно если ваши наставники могут поставить на страже самих духов земли и воздуха.

– Серьезно? – переспросил я. – Духов земли и воздуха?

– Так нам говорили, – кивнул Найтингейл. – И лично я в это полностью верил.

– Значит, вы блюли трезвость, – заключил я.

Найтингейл зажег шар-светлячок и шагнул через порог. Я засветил свой, не желая казаться бездельником, и последовал за шефом. Тоби тявкал где-то рядом, но внутрь, похоже, не хотел. «Светлячки» озарили небольшой коридор со стенами из голого кирпича. Примерно такие же я видел в подвалах Безумства.

– До шестого курса, – уточнил Найтингейл. – Ибо, как только мы получали доступ в общую гостиную, старшекурсники делились с нами заклинанием, открывающим ночные ворота. После этого мы могли смело идти пьянствовать. Все, кроме Горация Гринуэя, который был в натянутых отношениях со старостами.

Достигнув перекрестка, мы повернули направо.

– И что же он?

– Погиб в бою на Крите, – ответил Найтингейл.

– Нет, я имею в виду, как ему удавалось улизнуть в паб?

– Кто-то из нас всегда открывал ему дверь, – пожал плечами наставник.

– И что же, учителя так и не просекли, что вы научились сбегать из школы?

Мы дошли до деревянной лестницы, ведущей наверх. Ступеньки тревожно поскрипывали под ногами.

– Разумеется, они знали, – ответил Найтингейл. – В конце концов, все они тоже когда-то учились на шестом курсе.

Мы поднялись на небольшую лестничную площадку с деревянными перилами, и на меня вдруг накатило множество вестигиев: запах лимонного сока, мороженого и мокрой шерсти, топот множества ног. На стенах заблестели медные вешалки для одежды, вдоль коридора протянулись лавки для младших учеников, чтобы те могли переобуться в сменную обувь. Я провел ладонью по перилам, но ощутил не дерево, а грубую бумагу старых журналов с комиксами.

– Эти стены хранят много воспоминаний, – пояснил Найтингейл, заметив, что я остановился.

Призраки, воспоминания – какая, в сущности, разница, подумал я.

Найтингейл открыл потрескавшуюся деревянную дверь, и мы вышли в огромный зал. Наши светлячки, почти бесполезные в таком большом помещении, выхватили из тьмы два массивных лестничных пролета и голые каменные стены с прямоугольными отметинами там, где раньше висели картины. Если бы мы не освещали себе дорогу, то оказались бы в полной, абсолютной темноте.

– Большой зал, – объявил Найтингейл. – Библиотека выше, надо подняться по зловещей[29] лестнице.

Я чуть было не спросил, почему она зловещая, но тут сообразил, что мы сворачиваем налево. Слово sinister на латыни означает «левый» и наверняка является излюбленным мальчишеским школьным подколом, который редко встретишь в школах со смешанным обучением. Да уж, подумал я, если какого-нибудь здешнего бедолагу еще и Декстером[30] звали, то даже представить страшно, как над ним издевались.

Поднимаясь выше, я краем глаза увидел на дальней стене имена, рядами вырезанные на деревянной стене, но не успел ничего спросить: Найтингейл уже поднялся на самую верхнюю площадку. И двинулся дальше, в стылые глубины школы.

Стены здесь были в основном из штукатуренного кирпича, и белесых прямоугольных отметин на них осталось еще больше, чем в зале. Я так часто помогал маме убираться в офисах, что сейчас, увидев характерные полосы на коврах, сразу понял: те, кого мой шеф нанял блюсти здесь чистоту, пылесосили их огромным промышленным «Хувером». И было это последний раз не меньше двух недель назад, судя по осевшей пыли.

Без книг, без стеллажей и вообще какой-либо мебели библиотека почти ничем не отличалась от обычной большой комнаты. Неровный, пляшущий свет наших «светлячков» ее еще увеличивал. Под тканевыми чехлами угадывались очертания картотечных шкафов. В общей библиотеке Безумства стояло два точно таких же. А здесь их было восемь. Найтингейл, к счастью, сразу сказал, что для магической картотеки отведен только один. И добавил «светлячку» яркости, а я откинул чехол и принялся открывать ящики. Пыли там не было совершенно, и вестигиев, как ни странно, почти не ощущалось. Я удивился вслух, и Найтингейл пояснил:

– Это же не магические книги, а книги о магии.