Луна над Сохо

Каталожные карточки были самые обычные: название книги и ее номер напечатаны на машинке, а ниже добавлен от руки список читателей и дат. По пути в Оксфорд мы заскочили в «Райман» и запаслись толстенной пачкой резинок для денег. Теперь я мог складывать нужные карточки в том же порядке, в каком нашел. Я потратил кучу времени, чтобы перелопатить все ящики, и в итоге набил карточками огромный черный мешок для мусора. Думаю, весь шкаф целиком был бы не сильно тяжелее.

– Да надо было просто забрать его, и все тут, – сказал я, и Найтингейл обратил мое внимание на то, что шкаф привинчен к полу.

Перекинув мешок через плечо, я, слегка пошатываясь, двинулся вслед за наставником обратно, в сторону большого зала. И решил-таки спросить, чьи имена видел на стене над лестницей.

– Это, – ответил Найтингейл, – мемориал павшим воинам.

Поманив меня к правой лестнице, он поднял «светлячок» повыше, чтобы было видно самые верхние имена.

– Кампания на полуострове, – указал он на несколько первых. – А это Ватерлоо.

Только одно имя.

Еще полдюжины за Крым, два за мятеж в Индии и еще пара десятков за различные колониальные войны девятнадцатого века. В общей сложности больше, чем за Первую мировую – там всего двадцать.

– С немцами был заключен договор, запрещающий использование магии в военных действиях, – сказал Найтингейл. – Это мы его предложили.

– И наверняка подняли себе рейтинг, – сказал я.

Найтингейл подвел «светлячок» к списку павших во Второй мировой.

– А вот и Гораций, – сказал он, и шар ярко осветил надпись: ГОРАЦИЙ ГРИНУЭЙ, КАСТЕЛЛИ, 21 МАЯ 1941 ГОДА.

– А вон Сэнди, и Чемберс, и Паскаль.

Шар скользил вдоль длинных колонок имен. Здесь были те, кто пал в Тобруке и Арнеме, и в других городах – мне смутно вспоминались уроки истории, где про них рассказывали. Но большинство перечисленных здесь погибло 19 января 1945 года, в месте под названием Эттерсберг.

Положив черный пакет на пол, я засветил собственный «светлячок», достаточно яркий, чтобы можно было разглядеть все помещение. Мемориальные надписи покрывали сверху донизу две его стены. В общей сложности наверняка не одна тысяча имен.

– Вот Донни-Лапчатый, прорвался через блокаду Ленинграда без единой царапины, а потом подорвался на мине. Вот Смити, он высадился с десантом союзников в Дьеппе. Вот Руперт Дэнс, или, как мы его звали, Ленивая Задница…

Найтингейл умолк. Заметив, что на его щеках блестят слезы, я поспешно отвернулся.

– Иногда кажется, что все было так давно, а иногда…

– Сколько? – не выдержал я.

– Две тысячи триста девяносто шесть, – тихо сказал Найтингейл. – Трое из пяти английских магов призывного возраста. А из тех, кто выжил, многие были либо тяжело ранены, либо находились на грани безумия и уже больше никогда не возвращались к магии.

Он повел рукой, и «светлячок», скользнув обратно, завис над его ладонью.

– Думаю, мы слишком углубились в прошлое.

Я свой тоже приглушил и, взвалив на плечо мешок, последовал за шефом к выходу. По пути спросил, кто вырезал на стене эти имена.

– Это сделал я, – ответил Найтингейл. – В госпитале нас заставили выбрать себе какое-нибудь занятие для свободного времени. Я выбрал резьбу по дереву и не стал никому объяснять свой выбор.

– Почему не стали?

Мы свернули в один из технических переходов.

– Врачей и без того тревожило мое угнетенное состояние.

– Но почему вы вырезали эти имена?

– Ну, – сказал он, – кто-то же должен был это сделать, а кроме меня все равно никого не осталось. И потом, я испытывал глупую надежду, что это мне поможет.

– Помогло?

– Нет, – ответил наставник, – не очень.

Мы вышли через кованые ворота и остановились, щурясь на заходящее солнце. Я и забыл, что на улице еще светло. Найтингейл закрыл ворота и спустился вслед за мной по лестнице. Тоби уснул на нагретом капоте «Ягуара», предварительно как следует потоптавшись по нему грязными лапами. Найтингейл нахмурился:

– Зачем мы держим этого пса?

– Он забавляет Молли, – ответил я, скидывая мешок на заднее сиденье. Звук открывающейся дверцы разбудил Тоби – он соскочил с капота, забрался на сиденье и тут же снова уснул. Мы пристегнули ремни, и я включил мотор. Бросив последний взгляд на заколоченные окна старой школы, я развернул машину, чтобы поскорее двинуться отсюда обратно в Лондон.

Было уже темно, когда мы наконец выехали на М25 и влились в стандартную вечернюю пробку. С востока наползали тяжелые серые тучи, и вскоре по лобовому стеклу заплюхали крупные капли дождя. Старомодный рычаг «Ягуара» работал прекрасно, чего отнюдь нельзя было сказать о дворниках.

Найтингейл всю дорогу молчал, отвернувшись к окну. Я тоже не пытался завести разговор.

Мы уже сворачивали на Вествей, когда зазвонил мой мобильный. Я включил громкую связь. Звонил Эш.

– Я вижу ее! – прокричал он. На заднем плане слышался шум толпы и стук подошв по асфальту. Я переключил звук на колонки машины.

– Где ты?

– В клубе «Пульсар».

– А ты уверен, что это она?

– А кто ж еще? Высокая, худая, бледная, с длинными черными волосами. Пахнет смертью, – перечислил Эш.