Луна в Водолее

— Правильно мыслишь, Андрюшенька, но… ты же слышал мой разговор с Людмилой? — в голове у Елены Викторовны стремительно разворачивался план их будущих отношений, и, по мере его развития, женщина размышляла вслух, будто ища одобрения у своего любовника. — Мама настаивает, чтобы ты пока жил у неё. Само собой, обещая не препятствовать нашим встречам. Дескать, одному тебе будет трудно: школа, экзамены в институт — а кто за тобой присмотрит? Сготовит, накормит, постирает, выгладит? Мол, и взрослому мужчине одному не просто, а уж шестнадцати- семнадцатилетнему юноше — вообще: завал. И, знаешь, Андрюшенька, здесь я с Милкой согласна. Разумеется: не всё так драматично, как это изобразила твоя мама — справился бы и сам — однако, действительно: зачем без надобности осложнять свою жизнь? Конечно, другое дело, если она, вопреки обещанию, начнёт тебя донимать. Запоёт на старый мотив. Тогда — разумеется! Тогда, Андрюшенька, ты, не откладывая, переберёшься на эту квартиру. Хотя… не думаю! Милка себя сейчас показала отнюдь не дурой. А если даже и истеричкой — себе не в убыток! Так что, Андрюшенька, по-моему, нет резона спешить с твоим переездом…

— Знаешь, Еленочка, теперь я уже вовсе ничего не понимаю… Ты говоришь, наши отношения должны перейти на качественно иной уровень и в то же время настаиваешь, чтобы я по-прежнему жил у мамы?.. Но, в этом случае… какое новое качество?.. какая самостоятельность?.. ведь ты же, Еленочка, знаешь маму… мало ли, чего она могла наобещать тебе… тем более — за 20 тысяч долларов… да ещё — по телефону…

— Могла, Андрюшенька, всё могла. Но только — я ведь тоже не дура! Ты из нашего разговора, вероятно, не понял, но деньги я ей обещала не все сразу: сначала — пять тысяч, через полгода — столько же, и далее — в течение двух лет. То есть — до твоего совершеннолетия…

— Нет, Еленочка, Это-то я как раз понял… но… всё равно… при маме — какая самостоятельность?

— А такая, Андрюшенька! — раздражённая нарочитой, как ей показалось, инфантильностью своего любовника, резко ответила госпожа Караваева. — Чтобы ты научился сам подтирать свои сопли! Андрюшенька, миленький, ой, прости — нечаянно сорвалось с языка! Всё ещё под впечатлением разговора с Милкой! Поначалу-то — помнишь?!

Говорить, говорить — главное — говорить! Подсказывал женщине, исправляющий оплошности языка, инстинкт. Что и о чём — не важно! Главное — говорить!

— До сих пор, как видишь, под впечатлением! До сих пор доругаться хочется! А ты мне, что называется, под горячую руку! Подвернулся, Андрюшенька, — со своими вопросами! Как мне показалось — детскими. Ещё раз прости, Андрюшенька. Но ведь и сам — признайся…

Покаявшись, Елена Викторовна сразу же перешла в наступление:

— …заладил одно и то же: какая самостоятельность, какая самостоятельность? Самая, Андрюшенька, обыкновенная — научиться самому принимать решения. И — главное! — брать на себя ответственность.

— Но, Еленочка, — несколько обескураженный натиском госпожи Караваевой, смутился Андрей, — сегодня я, кажется… ну… принял решение?.. и даже — не одно… несмотря на мамин запрет, всё-таки встретился с тобой… и после… ну, когда надумал остаться…

— Эх, Андрюшенька, — обрадованная тем, что её возлюбленный не обиделся, улыбнулась Елена Викторовна, вновь придавая разговору полушутливый оттенок, — конечно, принял! Ну, прямо-таки невозможно обременительное решение! Умница, молодец — хвалю! А если серьёзно… под качественно иными отношениями я понимаю вот что… во-первых и во-вторых — свободу, а в-третьих — ответственность… но не такую ответственность, когда над тобой надзиратель с палкой, нет, ответственность — как внутреннюю потребность… Конечно, Андрюшенька — в идеале. В действительности так не бывает. Но хотя бы осознать самою эту возможность… тьфу, ты! Совсем запуталась! Совсем занесло куда-то!

— Да-а, Еленочка… ишь, повернула как! Только-только, понимаешь ли, размечтался о цепях, ошейнике и биче, а ты меня сразу же перевела в вольноотпущенники — не дав ни дня насладиться прелестями рабства!

Андрей попробовал шуткой смягчить серьёзность заключительного обобщения Елены Викторовны, однако затронутые женщиной вопросы предполагали отнюдь не юмористическое отношение, и юноша, отдурачившись, волей-неволей перешёл в заданную ею тональность.

— Говоришь, Еленочка, осознать ответственность?.. Нет, погоди… у тебя как-то хитрей… осознать ответственность как внутреннюю потребность? Ни хрена себе! Да если такое возможно — то это либо святой, либо религиозный фанатик, либо сумасшедший вождь! Ну, из тех, которые огнём и мечом рвутся спасать наши тела и души! А может… — Андрей задумался, — обыкновенный подлец! Который, ответственность пред начальством «осознав» как внутреннюю потребность, наушничает и пишет доносы на своих сослуживцев!