Луна в Водолее

Могила Алексея Гневицкого находилась на дальнем конце кладбища — в окружении могил местных «мафиози». (Да даже и здесь его друзья смогли получить место только благодаря гранд-секретарше великореченского Мэра и, главным образом, о чём знали очень немногие, деньгам тайного почитателя таланта художника бизнесмена Хлопушина.) Надо сказать, в ехидном, соседстве: щеголяя друг перед другом, «братки» хоронили своих павших товарищей с прямо-таки нечеловеческой пышностью, но проходило два-три года и если у покойников не оказывалось в живых никого из ближайших родственников, — а в криминальном мире такое случалось довольно часто — могилы приходили в полное запустение. Окаёмову по этому поводу даже подумалось: а не лучше ли было бы Алексею лежать на обыкновенном «народном» кладбище? Среди неимущих, убогих, сирых? А не здесь — среди торжествующего безумия властьимущих? Однако, вспомнив о Валентине, Лев Иванович переменил своё мнение: сюда, под старые липы, клёны и тополя, вдове будет приходить, несомненно, приятнее, чем на голый, низкими железными оградами поделённый на тысячи крохотных клеток участок за городом.

Когда кинули по горсти земли, Валентина заголосила по-простонародному — с воплями и причитаниями — и ревела таким образом до того, как над свеженасыпанным могильным холмиком утвердили массивный дубовый крест. После чего — на последнем пределе — вдова бросилась к его подножию и захлебнулась в зверином вое, уже не рыдая и плача, а взвизгивая и скуля: «Зачем?! На Кого?! Одна одинёшенька! — и снова: — Зачем?! Почему?! За что?!»

Слушать эти, невыносимой болью вымученные из сердца вопли было до того тяжело, что иные из женщин — Оля, Света, Наташа, Таня — не выдержав, тоже заголосили, грозя христианскую церемонию превратить в древний языческий ритуал: с вырыванием волос, расцарапыванием лица и нанесением себе множества прочих мелких увечий.

Потрясённый Лев Иванович — никогда прежде ему не случалось видеть на похоронах ничего подобного — собрался отойти куда-нибудь в сторону, но подоспевший отец Антоний спас положение: панихида над могилой Алексея Гневицкого отрезвила кликушествующих женщин — даже Валентина встала с земли и присоединила свой голос к завершающему, троекратно произнесённому восклицанию: «Вечная память».

Облако белой сирени скрыло венки и розы — земной путь раба Божьего Алексея завершился…

Покинув кладбище, собравшиеся отправились обратно в художественную школу: желающих помянуть потомка шляхтичей набиралось не меньше ста пятидесяти человек, и было немыслимо разместить их в двух алексеевых комнатках.

Правда, по прибытии Окаёмов узнал, что ближайшие друзья художника, после поминок в школе, соберутся на квартире Гневицкого — поначалу, как следует не подумав, хотели в его мастерской, но вовремя сообразили: из-за Валентины — нельзя. Вдове поминать мужа на месте его гибели — не просто чёрный, а, можно сказать, людоедский юмор. Хотя, улучив момент, Танечка Негода шепнула астрологу, что ключи от алексеевой мастерской сейчас у Юрия, и после всего-всего… очень возможно, кое-кому из жаждущих… чтобы не напрягать Валентину… словом, она мигнёт Льву Ивановичу… а там, как ему известно, рядом — пять, семь минут… но это, конечно, когда Валечку, предварительно напоив, уложат спать… кстати, сегодня при ней будет дежурить трезвенница-Наталья…

В «свете» услышанного, Окаёмов решил придерживаться избранной утром тактики: пить маленькими порциями, не спеша, хорошо закусывая — конечно, насколько это ему удастся. Тем более, что сейчас, после похорон, жутко хотелось хватить полный стакан водки.

Похоже, этого же хотелось большинству из собравшихся: стоящие на столах пластмассовые «одноразовые» стаканчики были налиты доверху. И пришедшие на поминки, сказав чуть ли не хором «Царство Небесное рабу Божьему Алексею», их дружно опустошили. После чего директор школы произнёс дежурную (по счастью, короткую) речь. Затем на середину освобождённого от мольбертов классного помещения стали выходить мужчины и женщины (друзья, коллеги и просто знакомые) и общепринятыми на похоронах пожеланиями «царство небесное», «вечная память» и «пусть земля ему будет пухом» (у кого что сказалось), завершая свои, идущие от сердца слова, выпивали из захваченных с собой стаканчиков и возвращались к столам, уступая «трибуну» следующим. Разумеется, после первых пяти-шести выступлений, никто никого не слушал, но этого и не требовалось: главное — высказаться. Помянуть добрым словом Алексея Петровича Гневицкого. Замечательного учителя, большого художника, верного друга, а главное — ЧЕЛОВЕКА.