Луна в Водолее

«Да не у Меня твоя дочка — Выше. Конечно, не в Царствии Небесном — до него ей ещё, ох, как далеко… однако — работает. Нет, не так тяжко, как у Меня — она ведь, кроме себя, никого не убила. Конечно, вам с Ольгой Ильиничной горя доставила выше крыши, но и вы — по отношению к ней — тоже не без греха? Вспомни-ка, отец Никодим? Так что, думаю, и ей вас, и вам её не составит труда простить? Стало быть, ближним она не нанесла большого вреда своим грехом… Это ты и другие лукавые пастыри, воображая в своей гордыне, будто смертный способен обидеть Бога, раздули до невероятных размеров грех самоубийства — когда он заслоняет уже намеренные (и с лёгкостью оправдываемые!) ваши злодеяния друг против друга. Нет, здесь иное… Ведь у твоей дочери была своя миссия на Земле. Причём, не жёстко запрограммированная, такая, которую можно было бы передоверить другому, нет — возможная лишь для неё. Так что, добровольно уйдя из жизни, она не просто не долюбила, не домечтала, не додумала, не доработала. Нет, не долюбила, не домечтала, не додумала, не доработала она по-своему. Так — как могла только она одна. И в этой связи, отец Никодим, представляешь, какой грех совершают убивающие других? Какую неимоверную тяжесть берут на себя? Ведь им же — за ими убитых — предстоит отработать всё! Нет, твоей Ириночке много легче. Ей — только за себя. Между прочим, там, где она сейчас, не одни лишь самоубийцы. Нет, многие — алкоголем, наркотиками, излишними заботами о материальном благополучии, монастырским затвором погубившие свой талант. Да, да, отец Никодим, монастырским затвором — тоже. Если бросились в монастырь — как в омут. Совершив, по сути, духовное самоубийство. Или ты воображаешь, что всё, связанное с религией, духовно по определению? На чём настаивают некоторые ваши иерархи, говоря о распространении своей светской власти, как о духовном возрождении России! Не правда ли — прелесть? После девятисот лет преследования всякого инакомыслия, погубив в итоге опекаемую ими страну, они теперь, вновь примазавшись к государственному пирогу, претендуют быть монополистами в области духа! Лепота, отец Никодим — скажи?»

— О, Боже, — почти в отчаянии взмолился Никодим Афанасьевич, — помоги! Избавь меня от Лукавого! Вырви его мерзкий язык! Или мои уши запечатай Своим Словом! Ты видишь: я слаб, я устал, я почти раздавлен! Сними с меня, Господи, это невыносимое бремя — порази Своего Врага! Дабы, посрамлённый, бежал он в преисподнюю — меня недостойного более не искушая!

(Нет, нет! В Сергиев посад! К отцу Питириму! Немедленно! Не откладывая!)

— Сгинь, сгинь, Нечистый! Сгинь… твою мать!

Ядрёное, по крещении Руси свирепо табуированное византийскими апостолами словцо, похоже, помогло — Враг замолчал. Надолго ли? Не зная этого, отец Никодим налил из заветной бутылки полный стакан коньяку и, не смакуя, выпил на одном дыхании. Закурил и задумался: а не принять ли пару таблеток галоперидола? Ибо, если, как для священника, итог диалога с дьяволом был для него неясен, то, как психиатр, он очень хорошо понимал, чем заканчиваются подобные собеседования… Опять, стало быть, эта ужасная раздвоенность…Кто он? Священник? Или — всё-таки! — психиатр? А может быть — уже пациент? Причём, с таким диагнозом, что Илья Шершеневич вряд ли его возьмёт в своё отделение — дабы не смущать преуспевших в разграблении России алкоголиков, душегубов и прочих наркозависимых господ и товарищей…

Сергиев посад или нейролептик? Каждое из этих средств имело свою специфику: если это происки Врага, то, конечно: Троице-Сергиева Лавра — исповедь, покаяние, пост, молитва. Ну, а вдруг всё-таки расщепление сознания?.. То бишь — шизофрения?..

По счастью, приятным теплом разлившийся по телу коньяк благотворно подействовал на психику — отец Никодим решил не пороть горячку: Сергиев посад, галоперидол — успеется! Не лучше ли сначала испробовать проверенное народное средство: как следует напиться и лечь спать? По присказке: утро вечера мудренее? Вот если и завтра Враг вякнет хотя бы словечко… тогда — разумеется… тогда — не откладывая… или к отцу Питириму, или… к психиатру Шершеневичу? Но это — завтра. А пока…

Матушка Ольга уже спала, и отец Никодим, не желая связываться с горячим, достал из холодильника банку кильки в томатном соусе (дань студенческим пятидесятым!), кусок любительской колбасы (память о радужных надеждах шестидесятых!) и лимон: по известной Извекову легенде в обиход русского мужского застолья введённый только что упомянутым Врагом последним несчастным самодержцем.

В кабинет, всё ещё находящийся под впечатлением ужасной атаки Нечистого, Никодим Афанасьевич возвращаться не захотел, а расположился на кухне — по привычке, образовавшейся в «застойные» семидесятые: когда он, Ольга Ильинична и их подрастающие дети ютились в двухкомнатной малогабаритной квартире.