Луна в Водолее

Однако случается и прямо противоположное: руки едва дотягиваются до водки, ноги не держат, центр тяжести находится неизвестно где и туловище от малейшего толчка — даже от особенно резкого удара собственного сердца — готово упасть со стула, а мысли порхают! Преисполненные необычайной лёгкости, постоянно перескакивают с одного на другое, порождая иллюзию соединённости со всем Мирозданием — всяком вздору придавая значение непреходящих истин. И иногда — действительно! — в таком состоянии отравленному мозгу открывается что-то ценное. Увы — тут же и забываемое. И у Никодима Афанасьевича случилось пробуждение именно этого — второго — типа. Убрав из графина вилку и с трудом наполнив и выпив рюмку, священник закурил — и завертелись, закружились его невесомые мысли:

«Мария Сергеевна — ха-ха-ха! Не тебя, голубушка — нет! Твоего мужа — другое дело! Астролога твоего ехидного! В прихожане бы — это да! В мои духовные чада! А то мужиков — вообще! Раз, два — и обчёлся! Да и те! Или из «патриотов», или по духу — бабы! Нет! Мне бы таких — как Окаёмов! Схизматиков — да! Раскольников и еретиков! Экуменистов и «либералов», язычников и атеистов, фанатиков и аскетов! Даже — агностиков! Всех — которые настоящие! Да не мне, бля, — а Церкви! А то ведь — стоит на бабах! Как и вообще — Россия! Стоит и будет на них стоять! Стоять на месте. А развиваться — нет! Без мужского начала — только застой! А где его, суки, взять? Вы же, которые теперь «олигархи», «демократы», «националисты» и «патриоты»?! Когда «коммунистами», бляди, были! В лагерную пыль — ублюдки!! Стёрли творческое мужское начало!!! А теперь — и Церковь! Заражаете своей блядской сущностью! «Выкресты», понимаешь, из комсомольцев! Только-только запахло деньгами — сразу! Аки мухи на мёд полезли! Скоро — вообще! Из настоящих — в клире только я да отец Питирим останемся! У-у-у, сволочи!!! И лимончик, лимончик!»

Воплем вырвавшееся из сердца Никодима Афанасьевича восклицание: «Скоро из настоящих в клире только я да отец Питирим останемся», — показалось Нечистому проявлением такой невозможной гордыни, что он, изменив своему старому правилу, не связываться с пьяными, которых, как известно, Бог бережёт, решил принять зримый образ, дабы окончательно смутить усомнившегося в своём призвании пастыря. И, естественно, просчитался. Извекова, у которого от полутора бутылок водки всё двоилось, троилось и четверилось в глазах, лишь рассмешило появление на краю стола маленького зелёного человечка:

«Ха-ха-ха, дурашка, привет! Ну, и как там у вас на Марсе? Или — подальше? Откуда, значит, вы к нам пожаловали? Водочку как — уважают? А насчёт дамского пола — строго? Или вы размножаетесь почкованием? Ха-ха-ха! И лимончик, лимончик! Твоё здоровье, мой зеленолицый «тау-китайский» брат! Выпей, дурашка, выпей! Ведь мы же с тобой братья! По разуму, значит — да! И лимончик, дурашка, лимончик!»

Поприветствовав своего незваного гостя и не без труда выпив за его здоровье, — водка упрямо не желала наливаться в рюмку — отец Никоим заснул уже всерьёз и надолго, глубоким (без сновидений) сном. Раздосадованный неудачей Враг, прежде чем развоплотиться, пустил смрадные ветры, уронив громко храпящего священника на пол, и был таков — дематериализовался, сволочь!

7

Под боком у проснувшегося на утренней заре Льва Ивановича спала Татьяна. В своём первозданном виде: ни лифчик, ни трусики, ни ночнушка — ничто не мешало астрологу осязать её пахнущую нежностью и любовью плоть. Восхитительные, почти забытые им ощущения: Мария Сергеевна уже шесть лет спала отдельно от мужа, для исполнения «супружеского долга» являясь в длинной холщовой сорочке и только в темноте. Что вначале её воцерковления жутко злило Окаёмова, в значительной мере спровоцировав достопамятное объяснение с отцом Никодимом, а впоследствии, когда страсти несколько улеглись, отравило сердце Льва Ивановича печалью и сожалениями: эх, Машка! Любил, люблю — и? Рыжик — доколе? Разве не чувствуешь — как стареем? Как, считая грехом и подавляя собственные плотские желания, ты, тем самым — медленно, но верно! — убиваешь мои? Да нет — много хуже! Не только плотские желания — в конце концов, сколько ещё этого самого пресловутого «либидо» за мной «зарезервировала» природа? — нет, Машенька, ты во мне убиваешь творческое мужское начало! Так-то вот, моя богобоязненная голубка!