Как и опасался Лев Иванович, ничего у него в эту ночь в постели не получилось — несмотря на Танечкины умелые ласки. Казалось, они моги бы воспламенить и мёртвого — увы. Даже в молодости алкоголь и эрекция были для Окаёмова почти несовместимы, сейчас же астролог, наслаждаясь прикосновениями обнажённого женского тела, уже и не досадовал: стареем — да… Нет, отвечая на ласки, он, как мужчина не вовсе дремучий, указательным и средним пальцами правой руки подарил-таки пылкой Танечке жалкое подобие оргазма — и тут же провалился в беспробудный глубокий сон: чёрт побери! Разве не за этим он пригласил артистку в постель? Ну, чтобы им бы слаще спалось в объятиях друг друга? В мистическом соединении наготы и нежности? Младенческим безгреховным сном…
Занавешенное полупрозрачной шторой окно выходило строго на восток, волшебные утренние лучи скользили по потолку, опускались по стенам, удивительным образом одухотворяя лицо спящей женщины — Окаёмов боялся пошевельнуться: не спугнуть, не потревожить, не разбудить! Пусть длится и длится это обыкновенное чудо: утренний сон рыжеволосой женщины.
(Вообще-то, в отличие от Машеньки — не натурально рыжей; вообще-то — крашеной, но для астролога сейчас это не имело значения: наполненные светом золотистые волосы сейчас его попросту завораживали — «остановись мгновенье»!)
Естественно, время останавливаться не желало, на потолок вспрыгнул первый солнечный зайчик — Окаёмову вдруг страшно захотелось пить. И курить. Но с этими желаниями он, чтобы не разбудить Татьяну, мог бы бороться долго, однако мучительная потребность опорожнить мочевой пузырь оказалась неодолимой — пришлось осторожно встать. Кажется — удачно: артистка не пошевелилась.
Завернувшись в халат, Окаёмов зашёл сначала в совмещённую с унитазом ванную, а оттуда, справив нужду, проследовал на кухню. Сигарета и бутылка холодного «Золотистого» окончательно вернули астрологу ощущение реальности, и, затягиваясь дымом и прихлёбывая из горлышка, он задался вопросом о том, как ему быть сейчас. Конечно, больше всего хотелось вернуться к Танечке — но?.. укладываясь рядом с ней, он наверняка разбудит артистку?.. а жалко — ведь она так безмятежно спит!.. разумеется, можно лечь на кушетке, однако… рядом с очаровательной обнажённой женщиной — ох, до чего же хочется! Прямо-таки смертельно хочется! НО…
Это последнее большущее «НО» мешало астрологу принять желанное решение — именно (и только!) оно, а вовсе не надуманные заботы о Танечкином безгреховном сне: ах, как бы её бедненькую не разбудить? Как же! Хочешь, зараза, представить себя прямо-таки ангелом во плоти? Мол, одно неловкое движение и не выспавшаяся артистка проснётся? Ну, да, ну, конечно, проснётся — и? Обидится, что ты своей медвежьей неловкостью её разбудил? Ага! Уж чему-чему — только не этому! Не прикидывайся, Окаёмов, идиотом! Сомневаешься, не уверен в своих силах — а кровь-то кипит?! Сердце бьётся по-молодому! В то время, как поджилки трясутся по-стариковски — а? Ну да, на вчерашнюю ночь ты индульгенцию, так сказать, получил — а сегодня? Если опять оконфузишься? Ведь сегодня уже не сошлёшься на происки Зелёного Змия — а?!
И всё-таки желание близости оказалось сильнее этих, в общем-то, резонных опасений: обонять, осязать и видеть прекрасное обнажённое тело — да ради этого он согласен на всё! На неловкость, конфуз, даже — на стыд и позор! Эх, Марья Сергеевна, Марья Сергеевна! Что называется — довела! Своего, стареющего телом, но душой ещё молодого мужа! До того довела, что, игнорировав необратимость времени, он согласен выставить себя на посмеяние! На унижение — в серых Танечкиных глазах! Эх, Машенька, эх, постоянно кающаяся, с упоением истязающая и себя, и мужа голубка!
Однако — какого чёрта?! Загодя предаёшься вселенской скорби? Кыш, господин Окаёмов, в койку! Ладно уж, ещё одну сигарету и без проволочек — кыш! Ведь Танечка, соблазняя тебя вчера, знала на что идёт — не правда ли?
Танечка, действительно, знала и — когда Лев Иванович возвратился в комнату — уже не спала. Лежала, повернувшись лицом к двери, кокетливо освободив из-под простыни красивые в меру полные груди и призывно посвёркивая огромными серо-голубыми глазищами. На появление астролога женщина отреагировала лишь одним, произнесённым врастяжку словом: Лё-ё-вушка.
И всё совершилось само собой: развернувшийся халат упал к ногам Окаёмова, простыня, за ненадобностью, оказалась отброшенной — безмятежная нагота артистки притянула астролога с невероятной (прямо-таки — первобытной!) силой. И то, чего вкрадчивые ласки женщины не смогли сделать вчера, сегодня произошло самым естественным образом: окаёмовская плоть восстала. Да ещё как! Словно Льву Ивановичу было сейчас не пятьдесят, а тридцать! Словно чудодейственный эликсир молодости пробежал по его непослушным жилам!