Луна в Водолее

(Трёхкомнатную — по тем временам роскошную: с девятиметровой кухней, относительно высоким потолком и (предел мечтаний!) разделёнными ванной и унитазом — по злой иронии судьбы, Извеков, как уже без малого десять лет заведующий отделением и ценимый начальством врач-психиатр, получил в ноябре семьдесят девятого, за несколько месяцев до самоубийства дочери.)

Открыв консервы и нарезав лимон и колбасу, отец Никодим перелил водку из запотевшей бутылки в пузатый («тёщин») графин — чёрт побери! если в кои-то веки он вздумал напиться, то пусть это будет «культурно»! — и поднёс к губам первую стопку: да восславится наш Господь и расточаться врази Его! «И мой Враг да сгинет тоже! — Никодим Афанасьевич мысленно присоединился к этому традиционному «монашескому» тосту. — Пусть больше меня многогрешного не смущает своими клеветническими измышлениями!»

После третьей стопки, как это иногда случается где-нибудь за полчаса до глубокого опьянения, мысли Извекова удивительно прояснились, обретя особенные прозорливость и остроту, и он обратил внимание на лукавую непоследовательность Врага. Если вчера, при первом нападении, Нечистый — в соответствии со своей природой — пытался его запугивать, намеренно преувеличивая в глазах отца Никодима грех «отступничества» и угрожая за это кипящей серой, то сегодня, напротив: такое стервец измыслил! Совершенно несообразное ни с откровениями ветхозаветных пророков, ни с потрясающими прозрениями Иоанна Богослова, ни с поучениями Святых Отцов — нечто в духе булгаковского глумливца Воланда! Приправленное перцем из «Восстания ангелов» Анатоля Франса и тошнотворной касторкой из богохульных пасквилей любимца советской атеистической пропаганды Лео Таксиля.

Но это — ладно! Враг он и есть Враг, но зачем же было впутывать бедную Ириночку?! Помещать её в какую-то болтающуюся между Небом и Землёй «секретную лабораторию»? Где она, непонятно как и над чем работая, будто бы искупает свой грех? Врёшь, мерзавец! Моими молитвами и молитвами всей нашей Церкви, как ни тяжек грех, совершённый ею, в раю моя дорогая девочка! Ибо Милосердие Божие безгранично! На Него уповаю, Ему молюсь — и да святиться Имя Его!

Мелькнувшая в нетрезвой голове отца Никодима отповедь могла казаться достойной даже на самый привередливый вкус — одна беда: тот, кого она уличала в злонамеренной богопротивной лжи, её, скорее всего, не слышал. А ещё вернее: по-иезуитски коварно притворился глухим — со свойственной бесу ловкостью рассчитав, что отуманенный алкоголем Извековский ум вот-вот запутается в непроходимых дебрях богословско-философских софизмов. И тогда можно будет возобновить атаку. В общем-то, правильно рассчитал змеёныш — после четвёртой стопки Никодима Афанасьевича вдруг «осенило»:

«Ну да, конечно же! Вчера это вчера, а сегодня — сегодня! Вчера мой ум думал так, сегодня — этак! Вчера — как священник, сегодня — как психиатр! Вчера: древние структуры, «коллективное бессознательное», око за око, Авраам, приносящий в жертву Исаака, Молох, геенна огненная, истребляющий младенцев царь Ирод, Всемирный потоп, ангел с мечом у Эдемских врат, карающий беспощадный Бог древних евреев — насилие, безысходность, мрак! А сегодня… а что — сегодня?! Разве меньше стало зла? Нет… погоди… в бутылке шесть этих стопок… значит — ещё только две?.. да коньяк до этого… вообще-то — должно хватить… а вдруг не хватит?… что-то какая-то не такая водка… сорока градусов в ней явно нет… хорошо — если тридцать… а в заначке?.. есть, слав Богу!.. бежать никуда не надо… и лимончик, лимончик!.. а килька была — отрава!.. то ли дело — в студенческие годы!.. и колбаса — тоже… никакой это не «Микоян», а обыкновенная «собачья радость»… совсем постарел, господин Извеков! То-то тебе и кажется, что вся жизнь — впустую! Сначала был шарлатаном-лекарем, а затем горе-священником — и переиначить уже ничего нельзя! Вот и зацепился Враг! И соблазняет тебя возможностью посмертной работы! Якобы — в чём напортачил здесь — можно поправить там? А кто сказал, что нельзя? А кто сказал, что можно? Нечистый! А ты уверен, что он существует? А Господь Бог? Приехали, господин Извеков! И с такими настроениями ты, сволочь, облачаешься в подризник, фелонь, скрепляешь на груди епитрахиль, восходишь на амвон и поучаешь доверчивую паству?! Да уж… приехали — дальше некуда… и как это получалось у отца Александра?.. нет — надо пятую… вот так… рабу твоему Александру даруй, Боже, Царствие Небесное… и, конечно, моей Ириночке… прости, Господи, рабе твоей Ирине её вопиющий грех и прими её в Царствие Твоё! Прости, прости, прости — прости её, Господи! Нет! Необходимо шестую… на сон грядущий — последнюю… светлый всё-таки ум был у Александра Меня… а какой мощный, какой обширный!.. но сердце — воск… таяло от каждой слезинки… даже — и от притворной… для пастыря не годится… вот если бы ум отца Александра да соединить с сердцем отца Питирима…»

Что он нечаянно пародирует Гоголя, этого — после стакана коньяка и бутылки водки — Никодим Афанасьевич не заметил.