От начала и до середины девяностых годов отцу Никодиму не редко доводилось иметь дело с подобными умонастроениями значительной части исповедующихся мужчин. И когда вдруг с середины последнего десятилетия двадцатого века количество подобных исповедей резко пошло на убыль, священник, не обольщаясь, понял: распространённость таких умонастроений отнюдь не уменьшилась — просто их носители обрели себе других пастырей: так сказать, из постатеистической генерации. Ибо его, Извекова, ортодоксальное нежелание оправдывать какой бы то ни было грех внешними обстоятельствами (присягой, патриотизмом, происками Врага) не могло не отталкивать расплодившихся разномастных борцов за Светлое Православно-Державно-Коммунистическое будущее России — и когда появились соответствующие пастыри «в штатском», вернее, «в церковном»…
Нет, только изнутри, только потворствуя нашим слабостям и порокам (особенно — безоглядному самоутверждению на костях ближнего и вытекающей из него «воле к власти»!) Враг искушает нас — это отец Никодим знал твёрдо. И посему, будучи злодейски оторванным Лукавым от молитвы, не стал искать никаких внешних оправданий, а попробовал заглянуть в себя: чего вопиюще греховного он совершил в последние несколько дней? Словом, поступком, мыслью? Ведь не так же, ни с того ни с сего, Нечистый разошёлся сверх всякой меры? И вчера и сегодня нещадно терзает его гнусными клеветническими наветами?
Мария Сергеевна? А что — Мария?.. Из-за её проблем он вынужден был вернуться к профессии врача-психиатра? Забыв о долге священнослужителя? Ну, да, ну, конечно, кто спорит, грех… но разве такой, чтобы сразу — в лапы к Врагу? Или?.. Ириночка?.. ах, Ириночка… бедная девочка… из-за больной любви к заурядному негодяю решившаяся на такое… или?.. его сын — Николай Никодимович?.. преуспевший в американских академических кругах доктор чего-то сугубо математического… как же: мехмат МГУ, стажировка в Кембридже — и ежемесячный двадцатиминутный телефонный разговор с Москвой! Из Чикаго. В основном — с Ольгой Ильиничной. С ним — только: «здравствуй, всё в порядке, позови, пожалуйста, маму»… конечно, его порода: вместе с твёрдостью и настойчивостью — замкнутость и ранимость, но если бы не самоубийство сестры… возможно, и не уехал бы из России… хотя… эти его дежурные «здравствуй» и «всё в порядке» — конечно, не такая страшная и болезненная, как из-за дочки, а всё же рана… выходит, сына он проворонил тоже… по счастью, не безнадёжно, но… а тут ещё — Мария Сергеевна! Как она вчера разрыдалась, вспомнив о злополучном аборте!
«Психоаналитик» — блин! Фрейдист недоделанный! Вместо того, чтобы сразу направить женщину к Илье Шершеневичу — решил поразвлечься гипнозом, сволочь?! Да ещё изобрёл такую непотребную епитимью — свя-я-щенничек! Немудрено, что Нечистый в тебя вцепился всеми своими когтями!»
Разбередив старые раны и мимоходом нанеся себе несколько новых царапин, Никодим Афанасьевич всё-таки не сумел проникнуть в заповеданные тайники души. Гибель дочери, отчуждение сына — всё это хоть постоянно и ныло, но уже давно и привычно, а проблемы Марии Сергеевны и наложенная на неё дурацкая епитимья — ей Богу, не тот повод, чтобы Нечистый смог ухватиться с такой силой! Нет, скорее всего — раздвоенность: не сам по себе идиотский «психо-гипно-аналитический» сеанс, а возвращение Извекова к своей прежней профессии. Удачное или нет — не суть. Да, но сама эта раздвоенность — она откуда? Или — опять?! Также как и первую, вторую половину жизни следует признать никуда не годной? Бездарно растраченной? О, Господи! Тогда, в первый раз, за неверный выбор он расплатился дочерью — а сейчас? Чем он заплатит сейчас? Какую страшную цену ему назначат за новое самозванство? Собственную жизнь? Да ради Бога! Хоть в этот миг! Душу? Которую, служа не по истинному призванию, он, несомненно, погубил? И пусть! Во всяком случае, пребывая в Раю, он не будет зубовно скрежетать из-за Ириночки, а вместе с ней, с дорогой ненаглядной девочкой, окажется в заточении у Врага — в Аду. То бишь, в Аиде — в царстве теней…
Вернув местопребыванию непоправимо согрешивших душ его древнегреческие корни, Никодим Афанасьевич сделал значительный шаг на пути, так сказать, гуманизации сего ужасного места — уж не по подсказке ли Его Сиятельства Гражданина Начальника этой бессрочной каторги? Как бы заранее примеряясь к ней? Разумеется, вздор! В голове у Извекова только-то и мелькнуло: Ад — Аид, Иудея — Эллада, Назарет — Москва — эдакой прекрасной мандельштамовской мешаниной: «… Россия, Лета, Лорелея». А через несколько мгновений всё снова вернулось к мучающей его раздвоенности: священник или психиатр? Или — избави Боже! — ни священник, ни психиатр? И тогда — как это ни горько! — вся жизнь впустую? Вторая её половина — также как и первая? А впереди?.. Пенсия, гроб, могила — и?.. «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века»? Вот именно — чаю… И что может ждать его в будущем веке, если эта земная жизнь была бездарно профукана? Во всяком случае — ничего хорошего…