Из «Воспоминаний и размышлений»:
Дюрэй стоял на крыльце хижины под ярко-зеленым покровом пронизанной солнечным светом листвы. В мягком, теплом воздухе пахло влажной растительностью. Дюрэй прислушивался. До его ушей доносились только ритмичный плеск прибоя и, время от времени, далекий крик какой-то птицы.
Спустившись на тропу, Дюрэй прошел под высокими пальмами к берегу реки. В нескольких метрах ниже по течению, рядом с причалом, грубо сколоченным из шестов и досок, покачивался выкрашенный в белый и голубой цвета кеч-тримаран с поднятыми парусами, наполненными легким ветерком. На палубе стоял Алан Робертсон, собиравшийся отдать швартовы. Дюрэй позвал его; Алан удивленно и раздраженно обернулся – когда он узнал Дюрэя, однако, раздражение исчезло: «Привет, Гил! Рад, что ты пришел! Мне сначала показалось, что кто-то опять вознамерился мне докучать. Добро пожаловать на борт – я как раз собирался отчалить».
Дюрэй угрюмо присоединился к Алану на борту тримарана: «Боюсь, что я пришел именно для того, чтобы тебе докучать».
«Даже так?» – Алан Робертсон тут же встревожился и поднял брови. Невысокий, тощий человек, он постоянно находился в состоянии нервного движения. Ему на лоб спускались беспорядочные пряди седых волос; мягкие голубые глаза заботливо смотрели на Дюрэя – Алан уже забыл о плавании под парусом: «Что такое? Что случилось?»
«Хотел бы я знать! Если бы я сам мог в этом разобраться, я не стал бы тебя беспокоить».
«Ты мне нисколько не помешал – у меня сколько угодно времени для морских прогулок. А теперь рассказывай – в чем дело?»
«Я не могу попасть в Домашний мир. Все переходы закрыты – почему и каким образом, не имею ни малейшего представления. Элизабет и девочки остались одни в усадьбе – по меньшей мере я думаю, что они там».
Алан Робертсон погладил подбородок: «Как странно! Понятно, почему ты волнуешься… Может быть, Элизабет закрыла переходы, как ты считаешь?»
«Зачем бы она это сделала? Но больше никто не мог бы это сделать».
Алан Робертсон бросил на Дюрэя доброжелательно-проницательный взгляд: «Никаких семейных раздоров? Ничего, что вызвало бы у нее отчаяние, мучительную тоску?»