Лунная походка

Как-то мне довелось попасть в квартиру полковника тамошней полиции. Тоси-боси. Тыр-пыр. На холодильнике пятилитровая бутыль с баллоном, сифон, стало быть, на наклейке лошадь. Кое-как, т. е. с горем пополам, я прочел – виски. Прибил сорвавшуюся полку, починил сломанные шарниры в стенном шкафу, брызнул из сифона в чистый стакан, вроде ничего, пить можно, съел ломтик сыра, какой-то фрукт, типа нарезанного апельсина, но без кожуры, врубил с метровым экраном телек, взял телефон позвонить знакомой. Погода нормальная, на горизонте – Алло, Мириам? – кучевые облака, – привет. И тут кто-то мимо меня опускается на канате. – Мириам, извини. – А как там Мишель? Что-то плохо слышно. – Извините, у вас сигареты нет? – Мириам, извини. Что?! – Я говорю… да ты что, не узнаешь что ли?! – Мишель?! А что ты тут делаешь? – Да вот, фасады починяю. – Он нажал на какую-то кнопку и оказался совершенно напротив меня. Ничего не оставалось, как помочь ему выбраться из сиденья, отстегнув ремень, там же он оставил и каску. Я его угостил полковничьим виски. – Мириам. Он тут, у меня. Тебе привет от него.

– Нет. Заметь, здесь весна совершенно не та. Помнишь запах клейких почек, сирени, яблони? – мы сидим у Яши на балконе по случаю выходного, приуроченного к некоему празднику, хозяин выдал ему ящик с ручками, где было несколько… в общем все, чтоб с компанией, как полагается, отметить…

– Где запахи?! – говорит он после второй, уминая первое, второе, наливая, провозглашая тост: – За Родину!

Мы встаем, прохожие внизу оглядываются, не прилетит ли от нас привет.

– Яша, успокойся, – говорит его супруга, только что подстригшая меня за пять шекелей.

– Нет, тут все не то! В Киеве я был директором гастронома, привез с собой топор для разделки туш, а тут… Галя!

– А?

– В пельменях чего-то не хватает!

– Свинины.

– Ну вот, приехали. Так что я говорил?

– Про топор.

– А тут он, оказывается, как козе барабан. Ну, давай, за Родину!

– Да куда ты гонишь?

– Как говорил Пушкин, я хочу потерять разум.

– Яша, это дело не хитрое.

– Пятнадцать минут на обед! И присесть негде! Я прихожу и падаю!

– Предлагаю тост за черемуху!

– В цвету!

– В цвету!

Потом мы ходим по набережной, то и дело встречая знакомых по ульпану, заходим в гости, где стоит такой же картонный чемодан. Это было у Бори, шофера, развозившего трисы, т. е. окна с жалюзи.

– Конечно, трудно без знания языка, но кое-что удается понимать. Вот приобрели с женой новую мебель, машину, холодильник, плиту и прочий шурум-бурум.

– Это у тебя, – тут, может быть к месту, говорит Галя, – внешность располагающая, я бы сказала, к доверию.

И действительно, Борина улыбка приободряет, заряжает, заражает верой во что-то такое, такое, от чего не хочется думать о людях дурно, подозрительность увядает, зачем-то хочется быть суперуверенным в завтрашнем дне. Хотя у Бори, конечно же, тоже, опять-таки, семья, дети, вести из России, если на это взглянуть… ну, предположим, при температуре под 40 градусов по Цельсию, то хоть волком вой.

– Мириам, – звоню я от Яши.

– Алло, алло, что с твоим голосом?

– Да понимаешь, решил открыть навигацию.

– Ты с ума сошел! Ты наверняка простыл!

– А что сегодня за праздник, я просто забыл.

– Как? Пурим!

– Ну, с праздником тебя!

– И тебя тоже!

Перед проходящим в экзотических лохмотьях бездомным нищим мы опускаем столичную и палку колбасы, так что, врезавшись головой, он удивленно уставился на нас. Шалом.

Он пел, как Марио Ланца, арии из опер по утрам, репертуар его был не сказать чтоб узок, был слышен издалека его голос, перебивающий перебранку сумасшедшего сына с матерью, голосящих дуэтом во дворе с толстыми инжирными деревами, и так как было уже довольно свежо, и так как окно закрывать ну никак нельзя, по причине загазованности от акрилика, разливаемого мной в пузырьки, хоть топор вешай, то весьма кстати оказывалась очередная ария бывшего генерала, а ныне владельца стоматологического склада. Он который раз, всегда жизнерадостно, спрашивал, как мое имя, и всегда восклицал: – О, Сергей Високовский! И дружественно похлопывал по плечу, с каким-то непонятным мне восхищением.

– Ну сколько раз всем вам нужно говорить, что после тридцати резкая смена страны обетования чревата последствиями физического характера! – бормотал спец по ногам, загоняя мне довольно болезненный укол между большим и средним пальцем. – Постарайтесь завтра вообще никуда не ходить, иначе будет неприятно.

– А потом?

– А через пару дней вы можете бегать, как лошадь.

– Как конь, – поправил я, стараясь не морщиться от боли.

На перекрестке пяти дорог, под пальмами (т. е. посреди города, во дают! – подумал я) разбили три палатки местные революционеры – на черном, обвислом транспаранте что-то там белело с восклицательным знаком с левой стороны. И проходя в ближайший супермаркет вечером, после фасовки шведских зубных коронок мимо разбивших табор под балконом очередных репатриантов, то ли из Югославии, то ли из Албании, а может и из Марокко, я прибавлял шаг. Все равно ни фига не помочь. Играла приятная музыка, воздух чистейший, охлажденный.