Лунное граффити

— Правда? Так бывает? — почему-то оживляет­ся Дэйзи. — Чтоб совсем ничего не думать? А то Дилана как ни спросишь, он всегда так отвечает. Сказал бы уж, что думает про мир во всем мире, или как спасти китов, ну, что-нибудь в этом роде.

— Исключено, — качает головой Джезз.

— Да ладно, он не круглый дурак.

— Я не о нем. Так не бывает, чтобы ни о чем не думать.

— Вот и я говорю. К тому же ты телепат, тебе виднее. Кстати, как это происходит? Ты слышишь людские мысли?

— Просто чувствую иногда. Но вообще, мне далеко до мамы. С ее шестым чувством ничего не стоит отслеживать, где я — что днем, что ночью. За семнадцать лет — я впервые вне зоны видимо­сти ее радара. Она за границей: видимо, часовые пояса накладываются.

— А твои родители? — спрашивает меня Дэй­зи. — Они в твою жизнь не лезут?

— Не-а. Они творческие люди. Познакомились в универе и по уши влюбились друг в друга.

На Джезз я не смотрю. С некоторых пор мы из­бегаем разговоров о моих родителях. Я как-то по­просила ее использовать свой дар и определить, не стоит ли за их новой формой проживания развод. Она вынула изо рта леденец и сказала: «Это же крупными буквами написано. Тут телепатом быть не надо».

Я притихла, и она притихла вслед за мной, и неловкое молчание висело до тех пор, пока Джезз не сказала: «Извини, Люс, глупая вышла шутка». Я пробормотала, что все в порядке. Все в пол­ном порядке. Просто она не знает их, а я знаю. Мама говорит, что развода не будет, а для нее говорить правду — закон, поэтому я ей верю. Однажды мы обе толклись в ванной перед сном, и я напрямую спросила: «Ты с папой разведешь­ся, да?»

Она обняла меня за плечи и, глядя в упор, ска­зала: «В сотый раз обещаю — нет. Я люблю твое­го отца. Но моя голова сейчас занята романом, в ней больше ничего не помещается. — Она про­тиснулась мимо меня за средством для снятия ма­кияжа. — Здесь же яблоку негде упасть. Во всем доме яблоку негде упасть».

«Выходит, яблоки виноваты, — съязвила я. — Жаль только, яблок у нас нет».

Мама закатила глаза: «Никто не виноват. О ви­не речи вообще нет. Наш брак никуда не делся. Просто не все живут так, как ты себе придумала».

Легче мне не стало.

Возвращаюсь к реальности.

— А у моей мамы включается десяток чувств, когда я ухожу с Диланом, — заявляет Дэйзи. — Стоит ему заговорить или подумать о сексе, как «бац!» — разряд статического электричества про­ходит там, где он больше всего об этом думал.

Дэйзи изображает, как вздрагивает Дилан, ког­да целуется, и мы хохочем.

— Ума не приложу, как мы раньше с тобой не подружились, — недоумевает Джезз. — Столько времени потеряли, пока случайно не оказались в одной группе.

— А я рада, что наша первая гулянка совпала с окончанием двенадцатого класса. Словно я остав­ляю Дилана в прошлом.

— Как вы думаете, о чем они там треплются? — спрашиваю я, поглядывая на дверь туалета. — Похоже, о нас, — улыбается Джезз.

— Мы что, самих себя всю ночь искать бу­дем? — напускаюсь я на Лео, едва он захлопнул дверь. — Зряшная трата времени.

— Брось, это весело, а развлечение — как раз то, что тебе сейчас нужно. Уже несколько месяцев ходишь вот с такой миной, — говорит он, корча гримасу.

— И ничего я не такой.

— Такой, такой.

— А я буду такой, когда Дэйзи меня бросит, — хнычет Дилан. — А она так и сделает, если решит, что я наврал.

— Ты швырял яйца ей в голову, она и так тебя бросит. — Я поворачиваюсь к Лео: — Мы же до говорились, что все останется между нами. Дого­ворились, что это искусство ради искусства. Дого­ворились, что чем больше людей знает, тем скорее нас сцапают копы. Договорились, что только я и ты, что команды не будет.

— По-моему, я говорил, что это способ кадрить девчонок. Помнишь?

До чего же это в духе Лео.

— Нет, не помню, — отвечаю я.

— Мы никого не закадрим, если не соврем, — ноет Дилан и прислоняется к выступу. — Ай, черт!

— В чем дело? — удивляется Лео.

— Током бьет. — Дилан поправляет джинсы.

— По шлангу? — хохочет Лео. — Как тебе уда­лось закадрить Дэйзи?

Дилан его не слушает.

— Эд, согласись, ну что тебе стоит. Умоляю.

Видишь, я готов встать перед тобой на колени.

— Ты готов справить нужду перед писсуаром.

— Не заставляй меня опускаться на колени, Эд. Ты же знаешь, в туалетах на полу микробы.

— Не-а, не знаю. — Меня разбирает смех, и Дилан понимает, что выиграл. — Ладно, два часа, не больше. Что бы ни случилось, мы не призна­емся. Заглянем в пару мест, сделаем вид, что ищем, а потом придумаем, как отмазаться.

Лео ухмыляется. Больно уж он доволен. Я слов­но вижу, как все будет. Стоит Джезз похвалить «классные тексты» — и он выдаст нашу тайну. Гля­жу на него в упор:

— Что бы ни случилось, мы не признаемся.

— Что бы ни случилось, — повторяет он за мной.

Так я ему и поверил. Но говорить Дэйзи, что Дилан наврал, я не стану. Потому что знаю, ка­ково это, когда так сильно запал на девчонку. Ког­да согласен волочиться за ней в пыли, на веревке, думая лишь об одном — только бы не расцепить руки.

Знаю по собственному опыту.