Лунное граффити

До Бет мне казалось, что где-то там течет жизнь, а вокруг меня все застыло. За окнами магазина, сме­ясь, бежали ребята с портфелями, а я глядел им вслед и чувствовал себя парнем с картины Джеффри Смарта. Тот парень стоит на витке автострады, во­круг — глухой бетон. Ори сколько влезет — слова отскочат от стен и вернутся назад, снова отскочат, и снова вернутся, и так — до конца жизни.

А потом в магазин зашла Бет с двумя парнями из ее школы. Парни, конечно, в белых рубашках, при галстуках, и я для них — ноль без палочки. Пока я укладывал в коробку выбранные ими кра­ски, один спросил, ухмыляясь: «Ты что, полный рабочий день здесь трудишься?» — «Ну да». — «Удачное начало для карьеры».

Они рассчитались, я передал им коробку и веж­ливо заметил: «Такое сочетание красок — полная безвкусица». И улыбнулся. Бет рассмеялась. Па­рень потребовал менеджера.

Я привел Берта, тот внимательно изучил куп­ленный товар и сказал: «Эд проявил тактичность. Такое сочетание — редкостная пакость».

Бет засмеялась еще громче, и от ее смеха я слов­но проснулся. Она не ушла с этими придурками в белых рубашечках, осталась и бродила по мага­зину, то и дело поглядывая в мою сторону.

«Пригласи ее на свидание, — толкнул меня Берт. — Не посеешь — не пожнешь».

«На последнем свидании мне подбили оба глаза. Так что в моем случае, не посеешь — нос целее».

Перед тем как уйти, Бет подошла к прилавку и сказала: «Пригласи меня на свидание».

Она словно сдвинула давившую мне на грудь плиту, дышать стало легче. По вечерам мы сидели на холме, неподалеку от ее дома, и разговаривали. А потом катили на велосипедах в океане ночного неба, и огни дурацких фабрик сияли звездами, и мир был морем, по которому можно плыть и плыть.

Я помню начало: моменты, краткие мгновения, когда мы лежали рядом, ее кожа пахла цветами, мои руки — скипидаром, и я слышал ее голос нервными окончаниями. Я слышал ее кожей, всем телом — и забывал обо всем. О том, что наступит день, когда она окончит двенадцатый класс и я ста­ну ее прошлым. О том, что по сравнению с ней я неуч. Все забывал, потому что она склонялась ко мне, и мир плавился и несся по кругу, и я плавил­ся и несся вместе с ним.

Кто же знал, что она станет писать мне письма, гадать, почему я не отвечаю, и в конце концов ре­шит, будто мне с ней неинтересно. Дело в том, что писанина для меня — темный лес, а когда я про­бую печатать, слова путаются. «Невнятица какая- то, — сказал Лео, прочитав одно из писем. — Хо­чешь, я за тебя напишу?»

«Нет, не хочу».

Письмо я выбросил, зато делал для нее граффи­ти — по всему городу стены для Бет. Я думал, они расскажут ей обо мне, и она нашепчет разгадан­ные тайны мне на ухо. Сюжет рядом со станцией «Гувер-стрит» — про нас. Мы разговариваем, а из сердца у меня растет трава. Через несколько меся­цев я нарисовал рядом последнюю стену для Бет. Где она включает газонокосилку.

Я сделал рисунок в ту ночь, когда мы расста­лись. Ее родители пригласили меня на ужин, ста­ли расспрашивать о дальнейших планах на жизнь. Повисла тишина. Провожая меня, Бет спросила: «У тебя же есть другие планы? Не связанные с тор­говлей красками?»

Да, промычал я, но даже не пытался натянуть па­рик на скелет, и она увидела правду. Да я и сам по­нял, что она достанется придурку в белой рубашеч­ке и с университетскими корочками, а у меня по-прежнему будут только рисунки на стене. И я ушел.

***

— Кому ты еще разболтал? — спрашиваю я Ди­лана перед тем, как выйти из туалета.

— Никому, только Дэйзи.

Я ставлю руку шлагбаумом поперек двери.

— Ну ладно, еще Рафу, и все.

Он пытается выйти, но я не убираю руку.

— Ну еще паре приятелей Рафа. Теперь прав­да все.

— Раф — самое большое трепло в городе. А ес­ли мы на него сегодня наткнемся?

— Не наткнемся. Он сегодня в казино, как и всегда. В наших местах он и близко не появится.

Я наклоняюсь к Дилану и тихо говорю:

— Сболтнешь еще хоть слово, и я всем расскажу, как ты хныкал в туалете, что Дэйзи тебя бросит.

— Да ладно, не расскажешь.

У Лео звонит телефон.

— Еще как расскажет, — подтверждает он, сме­ясь, и подносит мобильник к уху. Говорит он не­долго. — Надо заскочить на вечеринку, обговорить с Джейком детали. Много времени не займет.

— Вечеринка у Джейка — тяжелый случай. Что мы скажем девчонкам? — недоумеваю я.

— Вечеринка у Джейка — идеальный случай. Он не знает, что я — Поэт.

— А если девчонки услышат про работу?

— Не услышат.

— Нет, но все-таки?

Лео просит Дилана подождать нас за столиком. Мы остаемся одни.

— Слушай, идти на дело тебе не обязательно, — говорит он, — но сказать об этом нужно сейчас. После разговора с Джейком роли будут распреде­лены, отказываться будет поздно. У меня претен­зий не будет. У Джейка тоже.

— Знаю.

Лео не из тех, кто скандалит. Я напишу тебе эс­се, я подделаю родительскую записку, я накосты­ляю за тебя тому парню — вот это Лео. Но он не может костылять и подделывать вечно. Не может вносить за меня квартплату.

— Я в деле, — говорю я.

Он кивает. Разговор закончен. Больше Лео спрашивать не будет.