Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Солнце стояло у меня за спиной, и тропинка, бегущая по склону утеса, скрывалась в тени. Здесь тоже были заметны последствия ночного ливня. Воздух над плато стал гораздо свежее, намокшая пыль превратилась в корку грязи, которая под лучами солнца быстро высыхала и покрывалась миллионами трещин. Я готова была поклясться, что на фиговых деревьях, прилепившихся к самому обрыву скалы, появились свежие зеленые почки. Мне подумалось, что когда я спущусь к подножию утеса, то, наверное, увижу Хамида, идущего навстречу.

Но шофера нигде не было видно. Добравшись до Нахр-эль-Салька, я поняла почему. Река разлилась.

Дурной ветер поработал и здесь, однако на сей раз не принес ни малейшей пользы. Видимо, в горах, на площади водосбора, дождь был таким же проливным, как и в долине, если не сильнее. Может быть, к потокам ливня добавилась талая снеговая вода с горных вершин и весь этот соединенный поток хлынул в долину. Нахр-эль-Сальк поднялся фута на два и к тому же мчался удивительно быстро. Еще вчера груда камней, обозначавших остатки древнеримского моста, возвышалась над водой, сегодня же эти камни полностью скрылись под кипящими белыми бурунами. Разъяренная река, неся с собой потоки красноватой грязи, бурлила и перекатывалась навстречу Адонису.

Каждому из нас нелегко бывает смириться с внезапным изменением обстоятельств. Мысль о том, что я оказалась отрезанной от противоположного берега реки и не могу переправиться, не укладывалась в голове. Я полагала, что река должна всегда оставаться такой, какой была вчера, быстрой, но прозрачной, и что через нее и сейчас можно переправиться, если найти подходящее место. Я стояла на каменистом уступе, который этим утром едва приподнимался над уровнем бурлящей воды, и беспомощно озиралась вокруг. Вот, наверно, почему Насирулла не вышел на работу сегодня утром. Даже если Хамид приедет за мной – а на дороге не было ни малейших признаков его машины, – он не сможет переправиться через реку, точно так же как не могу переправиться я. Я прочно застряла между стремительным потоком Нахр-эль-Салька и еще более бурной стремниной Адониса. Если я не сумею пробраться вверх по долине между двумя потоками и найти место для переправы, то окажусь в положении Робинзона на необитаемом острове. Мне подумалось, что если вода в реке поднялась так быстро, то, может быть, она так же быстро и спадет, но на самом деле я понятия не имела, сколько времени может на это потребоваться.

Пока я буду искать переправу, Хамид наверняка придет за мной со стороны деревни, так что мне ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать его появления. Дворец у меня за спиной скрылся из виду за вершиной утеса, зато деревня, раскинувшаяся высоко на противоположном склоне долины, была хорошо видна. Я огляделась, нашла плоский валун, отмытый до блеска ночным ливнем, села и принялась ждать.

Тут я увидела мальчишку.

Он появился как из-под земли. Только что, казалось мне, я бесцельно вглядывалась в пенистые водовороты и каменистый берег, залитый солнцем и поросший редкими уродливыми кустарниками. Мгновение спустя я обнаружила, что прямо перед моими глазами стоит коренастый мальчик в оборванном домотканом бурнусе. На вид ему было лет двенадцать – пятнадцать. Он был бос, и, в отличие от большинства арабских мальчишек, которых мне доводилось видеть, голова его была ничем не покрыта, если не считать лохматой шевелюры густых темных волос. Кожа его загорела дочерна. Мальчик неподвижно стоял возле куста, опираясь на толстую палку.

Мне показалось, что он смотрит прямо на меня. Поколебавшись с минуту, я поднялась с валуна и побрела обратно к берегу реки. Мальчик не шелохнулся.

– Эй, привет! Ты говоришь по-английски? – Мой голос потонул в бешеном реве клокочущей воды. Я повысила голос и попыталась еще раз: – Ты меня слышишь?

Мальчик кивнул. Жест его был до странности исполнен достоинства, словно передо мной стоял не босоногий мальчуган-пастух, а знаменитый артист. В том, что он пастух, не оставалось сомнений: позади него по склону горы медленно брела, пощипывая на ходу чахлые цветочки, пара-другая коз из тех, что мы видели вчера. Затем пастушок, мигом растеряв всю свою солидность, чисто мальчишеским движением уперся концом шеста в каменистую землю и легко перескочил поближе к берегу ручья. Теперь нас разделяло всего футов двадцать, но между нами ревел и грохотал во всю мочь стремительный поток Нахр-эль-Салька.

Я снова попыталась завести разговор:

– Где я смогу перебраться через реку?

На сей раз мальчик покачал головой:

– Завтра.

– Я не спрашиваю когда, я спрашиваю где!

Но, собственно говоря, мальчик дал исчерпывающий ответ на мой вопрос. Смысл его слов был очевиден. Переправа через реку, возможно единственная, находилась здесь, а вода в реке спадет не раньше чем через двадцать четыре часа.

Наверное, на лице у меня отразилось искреннее огорчение. Мальчик помахал посохом вверх по ручью, туда, где отвесные утесы обрамляли верховье долины, затем вниз, туда, где обе реки, сливаясь, неслись к морю единым пенистым потоком, окрашенным в красный цвет.