Львы Аль-Рассана

Она гадала, что именно он сказал. Она действительно удивилась тому, что не встретила протеста. Ее мать никогда не стеснялась высказывать возражения. А сейчас Джеана собиралась уехать через земли, где шла война, вместе с ашаритом, навстречу будущему, которое было ведомо одним лишь лунам, – и ее мать смирилась с этим. «Вот еще одна мера того, насколько все изменилось», – подумала Джеана.

Мать и дочь обнялись. Они не разрыдались, но Джеана заплакала, когда отец обнял ее, перед тем как она села на выделенную ей лошадь.

Она посмотрела на Альвара де Пеллино, молча стоящего рядом. Вся его душа отражалась в глазах, как всегда. Она взглянула на Хусари. На Родриго.

Она посмотрела на Аммара ибн Хайрана, сидящего на своем коне рядом с ней, кивнула, и они уехали вместе. На восток, по направлению к Фезане, мимо нее, далеко отклонившись к северу от реки, глядя на столбы дыма, все еще поднимавшиеся из города в светлеющее небо.

Она оглянулась только раз, но Орвилья уже пропала из виду, и к тому времени Джеана уже перестала плакать. Прошлым летом она ехала по этой же дороге вместе с Альваром и Веласом. Теперь с ней был всего один человек, но он стоил ста пятидесяти воинов, по одной из мерок.

Он стоил неизмеримо больше, по мерке ее сердца.

Она подъехала на лошади поближе к нему и протянула руку, а он снял перчатку, и их пальцы сплелись. Они ехали так бо́льшую часть утра, пока облака впереди медленно таяли, а серый цвет переходил в голубой там, где вставало солнце.

В какой-то момент, прерывая долгое молчание, она насмешливо проговорила:

– Верблюжий пастух в Маджрити? – И была вознаграждена его коротким смехом, наполнившим простор вокруг них.

Позже, уже другим тоном, она поинтересовалась:

– Что ты сказал моему отцу? Ты просил благословения?

Он покачал головой.

– Слишком большая просьба. Я сказал им, что люблю тебя, а потом попросил у них прощения.

Она ехала молча, обдумывая это. Наконец очень тихо спросила:

– Сколько времени нам будет отпущено?

И он серьезно ответил:

– Я не знаю, правда, любимая. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы его было достаточно.

– Его никогда не будет достаточно, Аммар. Пойми это. Мне всегда будет нужно больше времени.

Их объятия каждую ночь, когда они разбивали лагерь, были полны такой нетерпеливой страсти, какой Джеана никогда не знала.

Через десять дней они встретили армию Рагозы, которая двигалась к Картаде, и время в любимом Аль-Рассане помчалось к своему концу стремительно, словно быстрые кони.

Глава XVIII

В знак протеста против затянувшейся осады его города эмир Рагозы Бадир приказал убрать из своих апартаментов во дворце деревянные стулья в северном стиле. Их заменили дополнительными подушками. Эмир только что опустился на ложе из подушек у очага, стараясь не расплескать вино из бокала.

Мазур бен Аврен, его визирь, сделал то же самое, не пытаясь скрыть гримасу боли. Лично он считал отказ эмира от северной мебели совершенно ненужным жестом. Опускаться на пол, чтобы полулежать на подушках, ему с каждым разом становилось все сложнее.

Бадир смотрел на него с насмешливым видом.

– Ты ведь моложе меня, друг мой. Ты позволил себе распуститься. Как это тебе удалось во время осады?

Мазур поморщился, подыскивая позу поудобнее.

– Бедро побаливает, господин мой. Когда утихнут дожди, станет легче.

– Дожди нам на пользу. Наверное, им там плохо приходится в палатках.

– Очень надеюсь, – горячо согласился бен Аврен. Появились слухи о болезнях в лагере Халоньи.

Он поднял руку, и ближайший слуга поспешно поднес ему бокал вина. С точки зрения бен Аврена, было огромным облегчением, что отказ его монарха от благ севера не распространился на лучшие вина джадитов. Он отсалютовал эмиру бокалом, все еще стараясь найти удобное положение. Некоторое время оба молчали.

Стояла осень, и дожди с востока пришли рано. Рагоза находилась в осаде с начала лета. Она не сдалась, и стены ее устояли. В сложившихся обстоятельствах это было удивительно.

Фезану вальедская армия взяла в середине лета, а недавно почтовый голубь принес вести о том, что король Руэнды прорвался сквозь стены Салоса в устье Тавареса и предал мечу всех взрослых мужчин. Женщин и детей сожгли, во имя Джада, но сам город не спалили: король Руэнды Санчес, очевидно, предполагал перезимовать в нем. Плохой знак – Бадир и его визирь это понимали.

Армия Вальедо, отличавшаяся большей храбростью, уже двинулась на юго-восток по направлению к Лонзе. Родриго Бельмонте, некогда капитан в войске самого Бадира, по-видимому, не был склонен удовлетвориться захватом одного крупного города до наступления зимы. Говорили, что вальедцы встретили сопротивление в горной местности, но подробности, по понятным причинам, едва ли могли дойти в осажденную Рагозу.