Львы Сицилии. Сага о Флорио

О Калабрии его мать теперь редко вспоминает. Прошла та злобная горечь: Баньяра заняла место в памяти, где соединяются мечты и желания, потерянные навсегда.

— Нет. Будем жить здесь только весной и летом, остальное время — в Палермо. Все равно мне надо будет часто туда ездить по делам. Хотя у меня и здесь кабинет, но работа там.

— Знаю.

Винченцо прощается с матерью и выходит.

Джулия ждет его в спальне. Одна, с распущенными волосами, в радостном предвкушении. Он обнимает жену.

Целует ее в губы, с жаром, с нежностью.

— Мне не спится. Пройдусь по двору, — говорит он ей.

— Буду ждать тебя, — отвечает она и забирается под одеяло.

Проходя по коридору, Винченцо украдкой заглядывает в комнаты наконец-то заснувших детей, проходит через зал, спускается по лестнице.

Двор. Он доходит до ворот. Выходит.

Тишина. Над ним звездное небо. Перед ним залив. Дальше — огни Палермо.

Кончиками пальцев он пробует воду. Необычно теплую для апреля. Идет, засунув руки в карманы, с пустой головой. Тихая волна набегает на ботинок.

Сколько времени он уже не плавал?

Что за странные мысли? Как у мальчишки! Смех прерывается, натыкаясь на ком в горле.

Он вспоминает, как впервые нырнул в воду: с открытыми глазами, их щипало от соли, в ушах гудела тишина. Ощущение ледяной воды. Желание выплыть и набрать воздуха схлестнулось с желанием остаться внизу, в невесомости, среди водорослей.

Свобода. Бог мой! Какое чудесное чувство.

Все бы отдал сейчас, лишь бы почувствовать эту свободу.

Желание перерастает в решение. Винченцо должен снова окунуться в то ощущение хотя бы на несколько мгновений.

Пальцы пробегают по пуговицам. Долой жилет, долой штаны, долой рубашку, долой ботинки. Ветер прохладный, но он почти не чувствует его.

Ощупывает свою крепкую грудь; ему немногим за сорок, у него вырос небольшой живот, и руки уже не такие сильные, как в молодости, зато все зубы на месте и нет одышки при подъеме по лестнице.

Сначала одной ногой, потом другой вступает в воду. Море заключает его в свои объятия, принимает. Кожа покрывается мурашками, когда он входит в воду.

Вдруг в памяти всплывает образ дядя Иньяцио. Кажется, он даже слышит его голос, видит его сильные, мягкие руки. Дядя молодой, с едва заметной щетиной и грустной улыбкой, которая после смерти Паоло не бывает другой. Дядя говорит ему: «Тише, Виченци, не торопись: море как мать. Оно всегда тебя поддержит».

Воспоминание оживает, расцвечивается.

Мальта. Прошел год после смерти отца. Иньяцио повез его с собой показать остров, познакомить с рынком, дать понюхать неизвестные ему пряности.

Это тогда дядя узнал, что племянник не умеет плавать — какой стыд, он, сын моряка! — и взялся научить его.

Они нашли пляж, зашли в воду: Винченцо — нагишом, Иньяцио — с тряпицей на бедрах. Винченцо помнит, как они плескались в море ослепительно-синего цвета. Вспоминает их смех, руки Иньяцио, готовые тут же подхватить, соленую воду, попадавшую в нос, так что приходилось все время откашливаться.

Так он учился: захлебываясь, задыхаясь, смеясь, не сдаваясь. И в конце концов научился.

Но он никогда не плавал ночью. Никогда.

Хорошо. Пришло время попробовать и это.

Он ныряет. Вода мочит волосы, ласкает руки. Так и есть, море поддерживает.

Выныривает. Дышит. Снаружи холодно, но разве это важно? Он чувствует себя свободным, легким и хотел бы закричать, потому что на мгновение тьма, которую он всю жизнь носит внутри, исчезла. Или, по крайней мере, отступила за границы сознания.

Момент легкости, неведомой радости, которая взрывается изнутри и заставляет его плакать и смеяться.

Странно, если это — счастье, он не думал, что оно может быть настолько прекрасным и вместе с тем причинять столько боли.

Он снова погружается под воду, выныривает, кричит: от счастья, от свободы, от жизни. Он чувствует, что он там, где должен быть, что все случившееся с ним в жизни нужно было, чтобы привести его сюда, теперь это ясно; и оскорбления, и зависть ничего не значат, потому что он сам выбрал свой путь. Это его путь.

Винченцо делает несколько гребков, переворачивается на спину. Теперь он видит тоннару со стороны моря, огни дома отражаются в заливе. Вернее, свет одного окна.

Окна спальни, где его ждет Джулия.

Дом Флорио. Джулия. Его дом. Его жизнь.

Он растягивается на ровной глади моря, выплевывает соленую воду. Смеется.

Как давно он не чувствовал себя таким свободным? Чувствовал ли он себя когда-нибудь таким свободным?

* * *

Солнце в этом октябре мягкое. В нем блики топаза, пастель меди. Оно освещает дома из туфа в Аренелле, ложится на море, которое, растеряв сверкающие летние цвета, облеклось в осенние. Даже песок пожух, лишился блеска, и теперь можно не щурить глаза.