Львы Сицилии. Закат империи

– Спасибо. Вы тоже, синьора, очень хорошо выглядите. – Диодата склоняет голову, испытывая неловкость. – Донна Франка, извините, что я вот так пришла, не предупредив вас заранее письмом. Знаю, это не хорошо… Но, понимаете, я услышала, что вы вернулись из Рима, и только вы из всех, кого я знаю, можете мне помочь. – Ее глаза увлажняются, и лицо Диодаты словно трескается. – Умоляю вас, донна Франка. Я в отчаянии! – Она обхватывает ладонями щеки. – Вы же помните, да, почему я уволилась? Меня позвал замуж Танино Русселло, крестьянин из деревни, он торговал овощами, у него была земля в поселке Сан-Лоренцо. – Диодата слегка краснеет. – Мы оба были одиноки и решили попробовать жить вместе. Детей у нас не было, но он к тому же, если вы помните, был в возрасте и хромал. Поэтому он не пошел на войну, и нам это казалось благословением свыше… Но три месяца назад у него начался кашель… Мамочки мои, какой у него был кашель… На следующее утро у него повысилась температура, да так сильно, что я испугалась и позвала доктора. Но доктор пришел не сразу, потому что, как мне передали, людей с похожим кашлем, как у моего мужа, очень-очень много по всему Палермо, и всему виной болезнь, ее еще называют испанкой: люди с очень сильным жаром, который не утихает, с болью в горле до удушья, под конец начинают харкать кровью и умирают десятками… Ровно так все и было. После четырех дней сильного жара Танино начал кашлять с кровью, и на следующее утро его не стало. – Диодата поднимает голову, в ее взгляде – горе, нужда, отчаяние. – Я заразилась от него испанкой, но Господь меня не захотел. Я все еще здесь, мне пришлось за гроши продать участок земли, который он обрабатывал и благодаря которому мы как-то перебивались, потому что земля больше ничего не стоит, ничегошеньки. Деньги кончаются, и я… я совсем одна, кому я нужна? Если умру, от меня останутся только кости. Если не найду никого, кто взял бы меня в прислуги… – Она хватает Франку за руки. – Заклинаю вас, донна Франка, возьмите меня снова к себе, хотя бы ненадолго… Или, может, кто-то из ваших знакомых синьор, ваших подруг нуждается…

Оглушенная этим потоком слов, Франка невольно отступает на шаг назад.

Конечно, она не в первый раз слышит об этой ужасной болезни, часто приводящей к смерти: о ней говорили еще во время войны, но в газетах вышло всего несколько заметок с призывами соблюдать осторожность или объявлениями, что то или иное публичное место дезинфицировано. Да и среди ее знакомых не было никого, кто бы заболел. Поэтому Франка была уверена, что Палермо – безопасное место.

– Диодата, дорогая, что ты такое говоришь?! – восклицает она. – Неужели здесь, у нас, от испанки скончалось столько людей?

Диодата часто кивает.

– Вы не представляете себе, сколько людей умерло, донна Франка. Те, кто жил далеко от города, у моря или в деревне, уцелели, но бедные люди… В районах Кастелламаре, Кальса, Ноче, Дзиса… нет ни одной двери, за которой кто-нибудь не болел бы или не умер. – Она заламывает руки. – Кто-то заперся дома, другие стирали белье каждый день с серным мылом… Были и такие, кто прикрывал лицо тряпками. Но это мало помогало.

Франка лишается дара речи. Страх перед болезнью превращается в мощную волну, затуманившую ей зрение и вызвавшую мучительные воспоминания о смерти Джовануццы.

– Мои девочки… – стонет она, глядя на Диодату со смесью ужаса и недоверия.

– Кроме вас, я никого не знаю, я служила у вас двадцать лет. Прошу вас, не бросайте меня на произвол судьбы. Я сильная, могу работать. Если бы я могла, то уехала бы в Америку, как сделали некоторые работники с кухни… Но у меня на еду-то нет денег, где мне взять еще и на билет?..

Но Франка ее уже не слушает. Думает только об одном: а вдруг Диодата все еще заразная?

Ей нельзя оставаться рядом с этой женщиной больше ни минуты. Она молча идет в свою комнату, открывает ящик, вытаскивает оттуда несколько банкнот. И тут у нее рождается идея. Она останавливается, обдумывает ее, кивает сама себе. Берет бумагу, ручку и пишет несколько строк. Кладет деньги и записку в конверт и быстрым шагом возвращается назад.

– Я не могу взять тебя обратно, Диодата, не могу, поверь мне. Но держи это, – говорит она ей, протягивая конверт. – Здесь немного денег вместе с запиской для моего деверя Винченцо. Ты сказала, что уехала бы в Америку, да? Так вот, иди к нему на виа Рома, скажи, что ты от меня. Я написала ему, чтобы он, по возможности, достал тебе билет на следующий корабль.

Диодата недоверчиво берет конверт. И заливается слезами.

– О, донна Франка, спасибо! Я всегда знала, что вы святая женщина!

Она подходит ближе, собираясь поцеловать руку, но та отстраняется.

– Ну что ты, что ты, не стоит меня благодарить за такую малость.

Диодата смотрит на нее, вытирает глаза, полные благодарности, что ставит Франку в еще более неловкое положение.

– Я никогда вас не забуду, – говорит она ей. – В моих молитвах будете всегда и вы, и ваши дети, как живые, так и ангелы. Вы всегда были добры ко мне и сейчас меня не оставили.

Франка хватается за ручку двери.