М. А. Бакунин

— А что еслибъ теб пришлось получить вс записки, которыя ты мн написалъ? Вдь ты бы давно услалъ меня въ Калькутту!

Когда вышли въ свтъ посмертныя сочиненія Герцена, Бакунинъ былъ уязвленъ его воспоминаніями, называлъ ихъ каррикатурою и пасквилемъ. Это преувеличеніе: въ памфлет Герцена нтъ ничего унижающаго или оскорбительнаго для Бакунина, кром — тона. А тонъ, дйствительно, жуткій, когда вспомнишь, что этими презрительными, снисходительно-насмшливыми нотами Герценъ ликвидировалъ отношенія тридцатилтней дружбы. Конечно, amicus Plato, sed magis amica Veritas. Но и Veritas могла бы быть высказана въ форм боле деликатной и мене субъективной. Бакунинъ писалъ самому Герцену гораздо боле суровыя строки и гораздо боле рзкимъ слогомъ (напримръ, о Каракозов, о гнв Герцена на брошюру Серно-Соловьевича), но врядъ ли позволилъ бы онъ себ писать о Герцен, обращая образъ его въ посмшище и игрушку толпы. Онъ былъ мягче, проще и таилъ въ сердц своемъ больше веселья, чмъ ироніи, неукротимый, сверкающій талантъ которой въ Герцен оказывался часто сильне его доброй воли.

Нтъ, Бакунинъ не былъ ни гордымъ, ни самолюбивымъ, ни самомнящимъ человкомъ. Письма и литературные труды его превосходны стилистически. Языкъ ихъ близко напоминаетъ слогъ Лермонтова въ проз. Однако, Бакунинъ далекъ отъ того, чтобы цнить свой литературный талантъ по достоинству. „Ты стилистъ, классикъ, — пишетъ онъ Огареву, — такъ теб, пожалуй, не понравится мое писаніе… — Батюшка, Александръ Ивановичъ! будь крестнымъ отцомъ этого безобразнаго сочиненія (предполагавшійся памфлетъ противъ Маркса), его умывателемъ и устроителемъ. Издать его сдлалось для меня, по всему настоящему положенію, просто необходимостью. Но я не художникъ, и литературная архитектура мн совсмъ не далась, такъ что я одинъ, пожалуй, съ задуманнымъ зданіемъ не справлюсь“…

Бываютъ люди, которыхъ частная жизнь слагается изъ преимущественныхъ чертъ — любви, болзни, дружбы, долга и т. д. На психологіи преобладающаго чувства строилъ свои грандіозные романы великій Стендаль и создалъ тмъ идеологическую школу беллетристики. Если разбирать послдовательно всю частную жизнь Бакунина, то въ ней господствующею чертою было — „быть упрекаемымъ“. Этотъ человкъ жилъ и работалъ вчно подъ Дамокловымъ мечомъ чьей-либо нотаціи — отъ своихъ и чужихъ, отъ близкихъ и далекихъ, отъ современниковъ и мемуаристовъ. Однимъ изъ нелпйшихъ, но наиболе частыхъ упрековъ Бакунину повторяли, что онъ не сдержалъ честнаго слова, даннаго Муравьеву-Амурскому и Корсакову — не бжать изъ Сибири, а сбжалъ, при первой представившейся возможности. Наивность этой барской претензіи сохранять рыцарскій point d'houneur въ подневольныхъ условіяхъ ссыльно-поселенческихъ, въ отношеніяхъ узника къ тюремщику, возмущала еще Герцена. Онъ, въ свое время, защитилъ Бакунина въ справедливо рзкихъ словахъ. Но общее мнніе было противъ Бакунина. Даже такой умный, казалось бы, человкъ, какъ Кавелинъ, жаловался, что Бакунинъ „ушелъ изъ Россіи нехорошо, нечестно“. Недавно я нашелъ подобную же ламентацію въ публикуемыхъ „Русскою Мыслью“ запискахъ A. M. Унковскаго. Любопытно, что и самъ Бакунинъ терзался нкоторое время мыслью, что „пришлось обмануть друзей“. И лишь Герценъ, съ обычнымъ ему здравомысліемъ, справедливо говорилъ».

— Экая важность, что Корсаковъ получилъ изъ-за тебя выговоръ. Очень жаль, что не два.