Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Если чаморро, как принято называть сейчас жителей Гуама, не относились, с точки зрения Пигафетты, к числу цивилизованных людей, он находил их достойными похвалы в других отношениях. На вид они мало отличались от разумных людей: «Они такого же роста, как и мы, и хорошо сложены… Цвет их кожи смуглый, хотя родятся они белыми». Их женщины «миловидны и изящно сложены, цвет кожи у них светлее, чем у мужчин». Пигафетту впечатлили некоторые технологии туземцев, особенно строительство лодок, которые могли стрелой носиться между кораблями и лодками флотилии Магеллана. Ему понравились их дома, которые были «построены из дерева, крышей служат жерди», имелись полы и окна, а сверху лежали пальмовые листья. «Комнаты и постели убраны очень красивыми пальмовыми циновками». Из того же материала женщины ткали корзины и другие предметы домашней утвари. «Спят они на пальмовых тюфяках, очень мягких и нежных». У них было нечто вроде эстетического чувства: «Зубы окрашены в красный и черный цвета, они считают это признаком самой большой красоты», а тела и головы они умащали кокосовым и кунжутным маслом[663]. Для человека эпохи Возрождения такие привычки служили свидетельством того, что этих людей вполне можно цивилизовать, а также, возможно, приобщить к христианству, поскольку это напоминало об иудейских обычаях, описанных в Библии: так умащали Христа в доме Симона.

Несмотря на предостережения, испанские военные технологии при своем вступлении в битву застали туземцев врасплох. Пигафетта пояснял: «Когда кто-нибудь из туземцев бывал ранен стрелами наших арбалетов, которые пронзали его насквозь, он раскачивал конец болта во все стороны, вытаскивал его, рассматривал с великим изумлением и таким образом умирал»[664], возможно, не понимая, что, вынимая стрелу, он тем самым вызывает сильное кровотечение. «Так же поступали и раненные в грудь» (Et altri che erano feriti nel peto facevano el simile)[665]. Единственным оружием туземцев, по Пигафетте, был вид «копья с насаженной на его конец рыбьей костью»[666]. Разумеется, арбалетные болты испанцев были куда более смертоносными, а стальные клинки – вероятно, более эффективными в ближнем бою: корабли везли 1000 копий и 200 пик[667].

Огнестрельное оружие в битве не участвовало. Пушки играли чисто декоративную роль, будучи непрактичным оружием в тропическом климате и на дальних берегах[668]. Залп, которым мародеров отогнали от судов, когда флотилия впервые причалила к Гуаму, являлся предупредительным; но ручное огнестрельное оружие начала XVI века было неудобным и неэффективным. Пока аркебузир вставлял запал, заряжал оружие с дула, поджигал порох и давал фитилю прогореть, на него уже давно бы напал противник. Даже если бы удалось произвести успешный выстрел и пистолет не взорвался бы в руках у стреляющего, вряд ли бы в кого-то получилось попасть, поскольку оружие того времени было гладкоствольным. Порох был веществом капризным и, отсырев, переставал поджигаться. После выстрела перезарядить оружие было невозможно – требовалось изготавливать патрон на месте: Магеллан, как и все испанские путешественники того времени, вез для этой цели с собой свинец и специальные формы[669].

Порох являлся невосполнимым активом. Миф о том, что технология всегда прогрессивна, затмил собой бесполезность огнестрельного оружия на суше во время войн, повлекших за собой создание первых современных европейских империй[670]. Потребовались многие поколения изменений в тактике и технических усовершенствований, прежде чем огнестрельное оружие стало эффективным[671].