Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Впрочем, экспедиция Магеллана в любом случае была плохо вооружена для наземных битв: в ее распоряжении имелось лишь 59 или 60 арбалетов и 50 мушкетов[672]. Несомненно, количество соответствует числу людей, способных управляться с этими сложными видами оружия. На борту не было профессиональных солдат – лишь несколько подготовленных канониров. На кораблях имелись довольно большие пушки на случай стычек в море с пиратами или неприятелем. Большинство из них, вероятно, предназначались для нанесения осколочных ранений или повреждения оснастки кораблей противника. Когда флотилия выходила из Севильи, корабли несли на себе 58 полукулеврин, способных стрелять примерно четырехкилограммовыми ядрами; семь малокалиберных длинноствольных фальконе, стрелявших полутора- и двухкилограммовыми ядрами; для более серьезных ядер использовались три короткие толстоствольные бомбарды; их стволы могли разорваться и потому были скованы железными обручами. Имелись также три большие пушки (для ядер свыше семи килограммов весом), именуемые пасамуро – сокрушающими стены. Весь этот арсенал существовал до дезертирства «Сан-Антонио», где оружия было больше всего, и кораблекрушения «Сантьяго», с которого удалось спасти не все. Сколько больших пушек было на каждом корабле, неизвестно, как и количество специальных приспособлений, установленных на палубах для отражения возможной абордажной атаки[673]. Португальский агент в Севилье писал своему королю про 80 больших пушек, но возможно, он преувеличивал, чтобы придать веса полученным данным. «Сан-Антонио» мог иметь достаточные размеры, чтобы нести на себе 15 пушек, но возможности применить их на суше в любом случае не было, а эти пушки исчезли вместе с дезертирами за линией горизонта в Атлантическом океане. Большинство пушек Магеллана, если не все, были железными, а не бронзовыми, хотя бронза была более эффективной и долговечной; некоторые ядра (впрочем, неизвестно, сколько именно) были каменными, крошились при выстреле и причиняли мало вреда. В общем, огневая мощь флотилии была невелика.

Когда отряд высадился на берег, Магеллан «в гневе» применил свою обычную тактику: он подпалил деревню и отправил людей, «которые сожгли 40–50 хижин вместе с большим числом лодок». Пигафетта выразил сожаление в связи со смертями местных жителей, которые порой сами проявляли неосторожность, с изумлением глядя на вытащенные из ран арбалетные болты, и сочувствовал плачущим вдовам, которые собрались в лодках вокруг кораблей и «кричали и рвали на себе волосы, вероятно оплакивая убитых нами» (gridare et scapigliarse, credo per amorede li suoi morti)[674]. Магеллан же никакого сострадания не испытывал. Той же тактикой устрашения он ответил на предполагаемые оскорбления со стороны патагонцев, а затем пытался использовать тот же метод и на Филиппинах.