Да и остались-то от артефакта, прежде подобного роуп-бусам, всего три мелких шарика на длинной нитке. Мелких – но немаловажных. Каждая бусина, мутновато-полупрозрачная, словно застывшая смола, была замороженной толикой магии. Ладони господина Уилкомби, которые он успешно скрывал перчатками, были покрыты тонкими белыми шрамами. Каждый шрам – след от раздавленной в руке бусины. Каждая раздавленная бусина – порция магии, позволявшая с блеском сотворить очередное чудо. Но лишь одно за раз. Для следующего вновь нужно было ломать в ладони хрупкую бусину, взрезать кожу острыми осколками, проливать собственную кровь. Магия не давалась без платы…
Мысль о плате за магию повлекла за собой мысль о плате за преступления. И за клеветнические обвинения. Злосчастный господин Дирфусс заплатил дорогую цену за то, в чём вовсе не был виноват. И Альма убедила господина Толмироса, что нужно передать оставшиеся бусины ему: это не восстановит справедливость, но хоть как-то смягчит несправедливость.
Однако было ещё кое-что, о чём Альма господину Толмиросу не сказала. Сердце её болело не за справедливость, а за… любовь. Господин Дирфусс не обладал ни крохой магического дара – однако как бескрылый тоскует о небе, так он всю жизнь тосковал о магии, тянулся к ней, прекрасной, чарующей, недостижимой. Так пусть же он хоть поздно и посредством артефакта, но всё же ощутит, наконец, этот поток, эту силу, это упоение!..
Но откуда Фатамор узнал?!
– Почему вы упомянули господина Дирфусса? – спросила Альма как бы невзначай, но старательно не глядя Фатамору в лицо.
– Потому что мне стало известно о вашем маленьком подарке, разумеется! – фыркнул он. – Запомните на будущее: нельзя дарить то, чем не владеешь. Впрочем, эти бусины – такая безделица, что так уж и быть, закроем на них глаза.
– Откуда вы узнали?
– Сорока на хвосте принесла.
Сорока?.. Сорока!
– Так вы с ней заодно?! – возмущению Альмы не было предела. В изрядной степени потому что она только-только сложила из кубиков-фактов дворец-разгадку, как вдруг откуда ни возьмись свалился новый кубик и поломал всё сооружение. – Значит, это вы украли мой колокольчик?!
– Нет, не я.
– Тогда она по вашему приказу!
На это Фатамор не ответил ничего. Лишь тонко улыбнулся.
Альма тоже умолкла: слов было одновременно слишком много и слишком мало.
Она-то думала, что колокольчик похитила ведьма, притворявшаяся то сорокой, то отельной горничной, то госпожой в глубоком трауре, на которую Альма налетела при бегстве из клуба магов «Абельвиро». Ведьма-оборотень, ведьма-насмешница, ведьма-преследовательница, ведьма-воровка… ведьма – сообщница Фатамора.
Того самого Фатамора, который звал Альму в ученицы! И который дал ей слово быть честным с ней!
– Это нечестно, – тихо сказала Альма. Слишком ошарашенная, слишком опустошённая, чтобы бушевать. Да и буря чувств в ней улеглась, растворилась, уступив место безжизненному штилю.
– Знаете, почему меня все считают стариком? – абсолютно невпопад сказал Фатамор. И ответил, не дождавшись встречного вопроса: – Потому что я служу при королевском дворе Бонегии вот уже полвека – а значит, должен быть стар. По мнению людей. И они так в этом убеждены, что видят меня седым, хромым, дряхлым… Разумеется, не в моих интересах их разубеждать – напротив, я потворствую этим благим заблуждениям, насколько то в моих силах. А если бы кто-нибудь – ну, к примеру, вы – взялся убеждать людей, что я вовсе не дряхл и уродлив, а полон сил и хорош собой, каков был бы результат? Видите ли, госпожа Эшлинг, неправдой, несправедливостью, нечестностью подчас именуют то, что не понимают, не одобряют, не принимают…
– Что же непонятного может быть в низменной краже? – к Альме начали возвращаться чувства, и первым среди них была едкая горечь.
– Причины и следствия. Если бы вы не разгадали пустяковую загадку исчезнувшего колокольчика – вы были бы недостойны им владеть. Но вы разгадали…
И прежде чем Альма успела в полной мере осознать его слова, Фатамор склонился в поклоне, протягивая ей на листе кувшинки, заменявшем поднос, то, что она утратила и уже почти не надеялась возвратить. Её хрустальный колокольчик.
Путь от королевского парка до бульвара Лайл был недолгим и несложным. Однако Альма не заметила его вовсе: вот она отворачивается от Фатамора на распутье – а вот входит в дом семьи Гардфлодов.
Дом, с которым пришла пора прощаться.
Намедни, сразу после поимки господина Уилкомби, было не до грустных мыслей: столько событий, столько обсуждений!..
– Но как ты догадалась?! – Милли, взбудораженная рассказом господина Толмироса и Альмы о событиях минувшей ночи, не скрывала изумления.
– И впрямь, не поделитесь ли с нами ходом своих мыслей? – даже барон Гардфлод выглядел менее сонным, чем обычно.
Господин Толмирос, успевший всё выспросить заранее, позволил себе многозначительную улыбку, но не вмешался с объяснениями, а предоставил говорить Альме.
– Было несколько обмолвок и фактов, которые меня насторожили. Когда я их припомнила и предположила между ними взаимосвязь…
– Ах, дорогая, ты говоришь загадками! – не утерпела Милли.