Магия безумия

Чихнула…

Судя по всему, именно для этого и предназначен перец.

– Ты хочешь заставить того типа в шляпе чихнуть? Только не трать перец зря, – предупреждает Джеб. – Он же весь ледяной, и ноздри тоже замерзли. А перца хватит только на одну попытку. Надо всё точно рассчитать.

Просто удивительно, как хорошо он меня порой понимает – и насколько слеп в другое время.

Покрепче затянув ленточку, я возвращаю пакетик Джебу. Он прав. Мы не сможем разбудить Болванса при помощи перца. Тем более что у него нет носа.

Я подхожу ближе. Безумный Шляпник держит в руке чашку горячего чая. Судя по позе, он замерз на полуслове.

– Джеб, с его лицом что-то не так. Здесь просто ничего нет.

Блестящая серо-голубая пустота отражает мое лицо. Она смущает меня гораздо сильнее, чем смутила бы застывшая мрачная физиономия.

– Может, лед такой толстый, что полностью скрывает лицо, – говорит Джеб.

– Не знаю. Но ты посмотри на шляпу…

Она напоминает средневековый пыточный инструмент – то ли цилиндр, то ли клетка, сделанная из металлических штырей, с дверцей наверху, которая откидывается, как люк. Вглядевшись внимательнее, я понимаю, что штыри растут у Болванса прямо из головы. Эта штуковина – продолжение тела, совсем как у шахматной фигурки в комнате Морфея.

– Болванка для шляпы, – сдавленным голосом произносит Джеб. – К нему приросла болванка для шляпы.

Большинство людей понятия не имеют про эту штуку, которой пользовались в девятнадцатом веке, чтобы подгонять шляпу по конкретной голове, но у Дженары такая есть дома. Персефона наткнулась на нее на распродаже и, зная, что Джен обожает всё связанное с модой, купила старинную болванку за смешную сумму – только потому, что никто больше не знал подлинную стоимость этой вещи. Ребристая металлическая рама надевается на голову клиента – на том уровне, где будут находиться поля шляпы, и ребра располагаются соответственно всем выпуклостям и шишкам на черепе. Потом сквозь дверцу в болванку засовывают кусок картона и прижимают на темени, так что штыри проделывают в картоне дыры по форме головы. Получается рисунок, с помощью которого можно сшить изделие в точности по мерке.

Почему эта штука физически прикреплена к голове Германа – вне моего понимания, и я даже не хочу знать, каким образом он ею пользуется при работе. Я заставляю себя оторваться от пустого лица Болванса и посмотреть на «зайца».

Пятьдесят оттенков ужаса. В основном, потому что он как будто вывернут наизнанку. Никакого меха, только плоть и сухожилия. Он выглядит как освежеванная тушка. Но, по крайней мере, у него есть лицо. Выражение безумное, в белых глазах – дикий блеск. Чашечка на тарелке Зайца стоит поверх горки печенья, одна лапа погружена в чай до запястья, как будто он что-то обмакивает.

Из трех гостей нормально выглядит только Соня. Если можно назвать нормальной мышь, одетую в куртку швейцара.

– Не знаю, что делать, – говорю я. – Они все заморожены. Как заставить их чихнуть при помощи одной-единственной щепотки перца?

Джеб качает головой и отвечает:

– Давай посмотрим в книжке.

Он шагает через столовые приборы и переступает со стола на свободный стул, а потом, оттолкнув в сторону трехъярусный сервировочный столик, прыгает на траву.

– Иди сюда, – говорит Джеб, протягивая мне руку.

Он садится и кладет рюкзак рядом.

Я принимаю помощь, но высвобождаю руку, как только мои ноги касаются земли. Вытерев салфеткой остатки ягодной начинки с лица, я осматриваю свою одежду, чтобы убедиться, что она не запачкалась.

– Я хочу есть.

Мягко говоря. На самом деле, я умираю от голода. Не помню, когда в последний раз что-то ела.

– По-моему, это лучше не трогать, – говорит Джеб, указывая на стол. – Кто знает, что с нами потом будет?

Он находит в рюкзаке оставшийся батончик мюсли, протягивает мне половину и жестом предлагает присесть рядом. Вместо этого я сажусь через два стула от него. Пока мы едим, Джеб сердито смотрит на меня; тишину нарушают только шуршание обертки, пение птиц и дыхание ветра.

Избегая взгляда Джеба, я пересчитываю персиковые и серые полоски на своих чулках.

Мои ноги начинают напоминать мне мятные леденцы. Вкусные, в меру полные мятные леденцы.

М-м… слюнки текут.

Да что со мной такое? Вместо того чтобы помогать Джебу в решении задачки, я думаю только о еде.

Я жадно проглатываю последний кусочек батончика, но голод не унимается. Я вспоминаю, какой приятной на вкус была та лиловая ягодная начинка, и начинаю жалеть, что вообще упала лицом в пирог.

С другой стороны, наверное, это было уморительное зрелище. Представив свое падение, я хихикаю вслух.

– Что тут смешного? – спрашивает Джеб.

Держа на коленях открытую книжку, он сует остатки батончика в рот.

– Ничего.

Меня снова одолевает смех. Приступ так силен, что я кусаю себе щеки изнутри, чтобы удержаться.

Джеб, ничего не замечая, перелистывает несколько страниц.

– В седьмой главе сказано, что Мышь Соня то и дело засыпала во время чаепития. Тогда Болванщик вылил ей на нос горячий чай, чтобы разбудить. Эти строчки подчеркнуты. Может быть, это намек, как ты думаешь?