Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Была спрошена о своем возрасте, месте рождения, родителях.

Ответила, почему оказалась здесь.

Ответила, как долго служила дьяволу.

Ответила, сколько раз бывала на ночных плясках.

Была спрошена о том, что было на столе [во время плясок].

Ответила, давал ли ей любовник [демон] некий порошок.

На следующий день допрос продолжился, задавались новые вопросы, еще более острые:

Ответила, как зовут ее любовника [демона] и как он сам себя называет.

Ответила, когда он впервые нашел ее и что сделал с ней.

Ответила, как долго подчинялась дьяволу.

Когда женщина не улавливала подсказок и не давала верных ответов, допрашивающие великодушно пускались в подробные объяснения, сообщая даже имена тех, кого она «видела» на сатанинских празднествах:

Была спрошена о том, когда в последний раз видела своего любовника, и не видела ли также на плясках [то есть на шабаше] Мари Ури и ее дочь Марию.

Судьи давили на Сюзанну, желая получить признание в том, что она не только взяла порошок у своего любовника-демона, но и «пользовалась им злонамеренно»[130]. Вопросы сыпались быстро, от основной информации (имя, место рождения) допрашивающие перешли сразу к сути: какими были ее сношения с дьяволом – телесные, духовные и преступные; знала ли она прочих участниц «ночных плясок». В документе не упоминается о пытках, но, судя по всему, они имели место – Сюзанну Годри отвели «в комнату», где велся допрос. Наряду с наводящими вопросами, физическое воздействие, несомненно, увеличило готовность женщины дать нужные допросчикам ответы. В конце процесса осужденной оказали милость – ее обещали удушить, прежде чем предать огню.

В деле сибирского охотника (тот же год) судьи интересовались совершенно другими вещами и оставили центральные вопросы, звучавшие на допросе Сюзанны Годри, без внимания. Несомненная улика – обнаруженный у Микишки сборник заговоров – вызвала у властей такое же серьезное отношение, как и дело Годри у французских судей: об этом свидетельствует применение пыток. Список задаваемых вопросов точно так же подразумевал совершенно определенные ответы. Воевода сибирского города Илимска, расположенного к северу от Иркутска, как и полагалось, сообщил царю об обнаружении тетрадки с заговорами у бродячего охотника.

И 17 июня воевода Богдан Денисевич Оладин против изветных речей Гарасима Коноплина допрашивал промышленого человека Микишку Ондреева Сысолетина и велел ево Микишку пытать накрепко где он такие письма взял и у ково имянем и кто ему дал Микишке. <…> И воевода Богдан Денисевич Оладин велел ево Микишку пытать накрепко по тем он Микишка писмом ково порчивал ли и он Микишка с пыткой ничево не говаривал и никого не порчивал и жонок к себе не приворачивал.

Микишка собственноручно подписал сделанное им признание[131]. Воевода приказал включить записи о деле в отчет, посланный в Москву, и таким образом они сохранились на протяжении столетий. Мы видим, что в сборнике Микишки содержались народные варианты молитв, таких, которые Ив Левин называет «умилостивительными» – просьб о защите, обращенных к полностью признанному православному пантеону: Иисусу, Богородице, святой Екатерине, святому Николаю Чудотворцу. Сатана и какие-либо демонические силы не называются вообще[132]. Ни власти, ни охотник не проявили ни малейшего желания включать упоминания о них в материалы дела.