Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

Да тот же де Федька Ребров сказывал ему Максимку как он учился у того Мордвина волховству и не всему выучился. И ходил де он Федька на лес лык драть и на лесу начевал. И ево де осилела неприязненная сила и он кинулся в огонь и изжогся. И те де зжогные раны и ныне на нем Федке знат. И он ходил к тому Мордвину доучиватца. И ныне де он Федька людей портит тому года з два. А портит насылкою посылает неприязненную силу а на кого пошлет и они ево удавят. И от того де те люди и помирают.

Представители местной власти и приказные служители, выступавшие от имени царя в Москве, нашли все эти показания достаточно тревожными, чтобы приступить к делу с максимальным усердием: они вызвали всех подозреваемых и начали масштабное расследование, сопровождавшееся обильным применением пыток. Вопросы, задаваемые свидетелям, говорят о том, что интересовало и беспокоило допрашивающих – и о том, что их не волновало. Так, 30 апреля воеводские люди допросили мордвина Веткаско, которого удалось найти и привести в суд: «Он Веткаско волхвует ли? // людей портил ли? <…> // того Максимка и иных крестьян в той деревни Корташове ково именем знает ли? И случей у них какой с Максимком бывал ли? И по каким волшебством ково пособил?» И вновь поражает полное отсутствие упоминаний о Сатане или даже демонах и злых духах, которые, по идее, должны были стоять за «неприязненной силой»[136]. Даже сама эта сила не вызвала особого любопытства со стороны допросчиков. Задаваемые ими вопросы касались практической стороны дела: личностей тех, кто совершал злонамеренные поступки, конкретного вреда и ущерба, путей распространения запретного знания, имен учителей, сообщников и жертв. Если же говорить о магических процедурах и средствах, то власти куда больше интересовались корнями и травами, чем загадочными духами из иного мира.

Повеление, присланное из Москвы в ответ на сообщение воеводы о предварительном расследовании, показывает, что царь и его ближайшие советники, так же как и провинциальные власти, не рассматривали дело с демонологической точки зрения.

А то узнает: какая немочь и кому от какой немочи живу быть или умереть и от порчи пособит. По какому умышленю он Максимко Иванову жену Левашова уморох и иных людей он Максимко и товарыщи ево Мордвин Веткаско и мужик Федька Ребров ково имянем и сколь давно каким волшебством и по чьему наученью или собою ково уморили или испортили? И иные товарыщи их с ними в том воровстве и заговоре были ли? И хто имяны было? И хто их тому воровству учил? И где те люди ныне, которые тому воровству учили и с ними в думе были? И на которых людей они портили?

Судей волновали вполне конкретные, земные вопросы. Преступления мордвина рассматривались ими как «воровство», и главной заботой их было убийство, а не ересь, богоотступничество или поклонение Сатане.

Хотя приведенных примеров может быть вполне достаточно, случай с Митрошкой Хромым – еще одно явное свидетельство отсутствия каких-либо отсылок к Сатане там, где они прямо-таки напрашиваются. В 1626 году в Галицком уезде помещик Григорий Горихвостов подал челобитную о злонамеренных действиях крестьянина своего соседа, князя Владимира Козловского – деревня, где происходили события, находилась в их совместной собственности. Крестьянин по имени Митрошка Хромой некоторое время был дьяконом в местной церкви святого Михаила, но затем Горихвостов отставил его от обязанностей по подозрению в колдовстве. Помещик сообщал: «…и тот мужик реняс за то, наслал в мое домишко нечистого духа, и по его, государь, насылке объявилося у меня в горниченке в задней, учало бросать кирпичьем с печи и от потолоку, и людишек многожды било». По его словам, многие были избиты до крови. Горихвостов также уверял, что Митрошка нанес вред многим другим крестьянам в деревне, насылая нечистого духа – кикимору, который вызвал болезнь у лошадей, наслал порчу на местную попадью, разогнал стадо коров, принадлежавшее его собственным племянникам[137].