Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века

После доскональных расспросов о том, откуда взялись заговоры, Мишка назвал много имен – тех, кто предоставлял ему тексты в собственность или для копирования. Проложить путь к свободе его побудил Васька Алексеев, крепостной Федора Зыкова. Опасное собрание заговоров (среди них были и заклинания, вызывающие бесов), как утверждал Мишка, он получил от некоего «вологженина», которого затем выдал под пыткой: им оказался Таврило Фетеев, известный купец. Мишка оговорил и неграмотного брата Гаврилы. Количество новых разоблачений нарастало, как снежный ком. Обнаружился еще один небольшой сборник заговоров. «А взял де он Мешко тою тетратку у Федорова ж человека у Пронки Буслаева в чюлане без него, как он Пронка был в Федорове в Ряской деревне»[316]. Обитатели зыковской усадьбы стали упрашивать Мишку, чтобы он достал им заклинания. Оказавшись в Москве, Мишка свел знакомство с новыми собирателями заговоров. По его словам, московские приказы изобиловали любителями магических текстов. Мишка утверждал, что дворцовый подьячий Карпушка Тараканов записывал заговоры, пока он сам читал их вслух из сборника – возможно, позаимствованного у другого подьячего, Якушко Штуки, также замешанного в деле. Когда имена всех этих людей были названы, они подверглись допросу с «пристрастием» и пыткам.

Карпушка объяснил, что сборник целительных заговоров лежал в одном из помещений Приказа Большой казны, где он его и нашел. Якушко после допроса и пытки оговорил своего приятеля Карпушку вместе с его отцом. После дальнейшего нажима Якушко выдал следующее: «Тетрать с письмом изо псалтыри и с гадательными [то есть другой сборник] Якушко взял у брата своего двоюродного помесного приказу у подячего у Оски Тимофеева». Однако, по его утверждению, тот не стал ничего делать с тетрадью и не давал ее никому для переписывания[317].

Быстрорастущий список подозреваемых свидетельствует о том, что подобные заговоры были широко распространены. По словам Мишки, он списал и еще более крамольный заговор с «отречением от Христа Бога», взяв его у Ивашки Волошенинова, писца Поместного приказа, причем оригинал был написан Ивашкиной рукой. Мишка признался и в переписывании еще одной Ивашкиной тетрадки с заговорами, в двенадцать страниц, «а чья рука тот он не видал потому что с того письма сказывал писать ему он Ивашко, держа у себя в руках»[318]. Ивашку пытали, чтобы выяснить, где он взял богоотступнический заговор, и число подозреваемых умножилось. Далее Мишка с Ивашкой назвали новые имена – сеть распространения заговоров выглядела все более и более обширной, – в том числе другого выходца из Вологды, высокопоставленного дьяка, и его сына. Но самой крупной рыбой, попавшейся ловцам собирателей и переписчиков заклинаний, был Артамон Сергеевич Матвеев, фаворит покойного царя Алексея Михайловича, попавший в опалу после смерти своего сиятельного покровителя. Все приведенные здесь сведения позаимствованы из одного судебного дела, и речь идет об одном собрании заговоров, но замешанных оказалось не менее шестнадцати. К известным нам именам следует прибавить неизвестного, выронившего сборник заговоров, который Ивашко нашел у Пречистенских ворот, и загадочного писца, оставившего тетрадку в Приказе Большой казны.

Сила письменного слова в этом деле проявляет себя повсюду. Вспомним, с чего все началось: с поддельной отпускной грамоты, составленной Свашевским. Его хозяин, Зыков, первоначально сообщил в Москву лишь о бегстве своих «кабальных [холопов]». Позднее он узнал о подделке вольной. «Того ж де 28-го числа столник Андрей Михайло сын Колычов и спрашивал он Андрей ево Федора какова он человека от себя отпустил грамоте умеет?» Грамотный холоп был слишком ценен, чтобы дать ему убежать, но ущерб далеко не исчерпывался этой потерей. Беглец, умеющий читать и писать, представлял собой непредсказуемую угрозу. Колычев знал об изнанке дела: Васька Алексеев, один из беглецов, скрылся у свояка Колычева, князя Семена Звенигородского. Он показал князю правдоподобно выглядевшую отпускную грамоту – по всем признакам законную и подписанную Федором[319].

Одна из поддельных грамот оказалась у Федора Зыкова, который вручил ее властям.

Сказал что письмо человека ево Васки Татаринова а в отпускной пишет:

Память мне столнику Федору Тихонову сыну Зыкову отпустил я Федор крепостного своего человека Васку Сергеева сына Татаринова на волю где он жити похочет, и мне Федору и жене моей и детям и родичам дела нет. Лета 1676 октября в 20 день[320].

Документ выглядел подлинным и доказал свою эффективность, превратив холопа в свободного человека. Такое изменение статуса угрожало стабильности общества и препятствовало самоидентификации его членов.