Магнолии были свежи (СИ)

— Ну и отлично. — повеселел он и вдруг поклонился. — Позвольте сопроводить вас на котильон, миледи.

Мадаленна рассмеялась, и они вышли из тени в пеструю толпу. Она не была дебютанткой уже как три года, и ей это нравилось. Первые выходы в свет были просто чудовищными — она постоянно волновалась, оглядывалась в сторону грозной тени Хильды и молилась про себя, чтобы только не упасть с высоких каблуков. Теперь ее рука лежала на локте отца, и пусть детская, наивная мечта, что приедет Эдвард, и все станет по-другому, исчезла, но любовь к отцу никуда не ушла. Их пара выглядела заметной на фоне всех остальных, она была единственной с таким взрослым кавалером; оливковый бархат придавал ее лицу некоторую взрослость, а отец — особый флер девятнадцатого века, словно Мададенна была героиней романа из девятнадцатого века. Они уже поднимались по лестнице, когда она почувствовала тяжелый взгляд, и волна дрожи прошла по ней, заставив остановиться на ступеньках. Мадаленна все еще боялась Хильды, но еще больше она опасалась того момента, когда все эмоции сегодняшнего дня вдруг поднимутся в ней и обрушатся. Главное, чтобы только не в момент вальса.

— Мистер Стонбрук, — раздался сзади нее знакомый женский голос. — Мадаленна! Рада вас видеть.

— Ее зовут мисс Стоунбрук, дорогая.

Мадаленна посильнее ухватилась за фрак Эдварда и постаралась согнать предательскую улыбку с лица. Вот он, тот, кого она так долго ждала, его голос, всегда вытаскивающий из ужаса и кошмаров, она желала слушать только его. Оперевшись на руку отца, она неспеша повернулась к Линде Гилберт в то время, как отец уже взял на себя роль светского человека. Он говорил что-то о прекрасном вечере, Линда ослепительно улыбалась ему, а Мадаленна старалась смотреть на кого угодно, только не видеть ласковой улыбки и лукавого взгляда.

— Как хорошо, что вы наконец вышли в свет, моя милая, — звенел колокольчиками голос миссис Гилберт. — Мы вас не видели так долго, где же вы прятали это скоровище, мой дорогой?

Странным было это светское общество — Линда Гилберт и минуты не была знакома с ее отцом, а уже звала его «дорогим».

— Мадаленна и миссис Стоунбрук не особо жалуют приемы, они больше любят жить за городом.

— Ну это же так скучно!

— Я бы возразил, любовь моя, жизнь за городом куда лучше, чем жизнь в Лондоне.

— Разумеется, для тебя.

«Любовь моя.» Мадаленна почувствовала, как жесткий корсет впился ей в грудь, и она едва не открыла рот, чтобы побольше вдохнуть. «Любовь моя.» Как же это, оказывается, было больно — слышать эти слова, обращенные к другой, не к ней. Эйдин был по-особому, жестоко красив сегодня — в черном костюме, в неизменном галстуке, немного ослабленном заботливой рукой, взъерошенными волосами. Голова у Мадаленна закружилась от ревности, и она пожалела, что надела бальные туфли. Не зря Бабушка выходила замуж не по любви, не зря она закрыла свое сердце на сто замков — ведь кто знал, что придется так страдать?

— Мистер Стоунбрук, — ее взяли под руку. — Позволите украсть вашу спутницу на несколько минут?

— Разумеется. — кивнул Эдвард.

Мадаленна чувствовала тепло его руки через шелк перчатки, и что-то новое пробудилось в ней, она вся загорелась одним желанием — быть рядом с ним, танцевать только с ним, смотреть только на него. Итальянская страстность, так долго сдерживаемая, наконец пробудилась в ней и едва не прорвалась наружу. Но не зря столько лет в ней это вытравливали, и Мадаленна осторожно высбодила руку, не замечая удивленного взгляда и повернулась к отцу.

— Извините, мистер Гилберт, но едва ли это благоразумно. — она снова подошла к Эдварду и механическим движением поправила ему галстук. — Я не хотела бы подвести хозяйку вечера, опоздав и сорвав весь праздник. Прошу прощения.

— Ну что вы, моя дорогая, — синий бархат мерцнул в отблеске свечей. — Вряд ли ваша непосредственность может что-то испортить.

— Моя жена имеет в виду, что естественность вашего поведения, мисс Стоунбрук, удивительна для нашего общества. — Мадаленна чувствовала внимательный взгляд, но лишь откинула голову и посмотрела на толпу внизу. — Но это приятное удивление.

— Мой дорогой муж стремится всем сделать комплимент.

— Разве? Я не замечал за собой подобной привычки.

— Прошу прощения, — галантно поклонился Эдвард. — Полагаю, мы еще сможем поговорить позже.

— Разумеется. — долетел до них ответ.

Раздался марш из оперы «Аиды», и Эдвард усадил Мадаленну около себя на одно из бархатных кресел. Мадаленне не хотелось высматривать мистера Гилберта, не хотелось выглядеть влюбленной дурой, но когда она вдруг увидела его, стоящим на украшенной площадке второго этажа, у нее защемило в груди — он внимательно слушал Линду, что-то говорящую ему; она играла его волосами, и когда он вдруг перехватил ее руку, Мадаленна почувствовала, как сердце у нее забилось часто-часто, как у кролика.

— Прошу прощения, сэр. — около них оказался молодой человек в синем бархатном костюме. — Могу ли я пригласить вашу даму на первый танец? Я мистер Дэвид Кронин, сын министра Рональда Кронина и леди Кронин.