— Эту фамилию позорите только вы. — отрезала Аньеза.
— Замолчи! — взвилась старуха. — Замолчи, ты, итальянская шваль!
— Мама! — взревел Эдвард. — Довольно! Ты не смеешь оскорблять ни меня, ни мою жену, ни мою дочь! Ничего страшного не произошло.
— А ведь все могло быть по-другому, — принялась раскачиваться Хильда. — Все могло быть иначе, женись ты на милочке Мэри, она была такой хорошей женой, а ты притащил в дом это!
— Мама, замолчи! Я рад, что Мадаленна участвовала в конкурсе.
Антеза видела, как сильно Эдвард старался убедить себя в этом, но не мог. Мадаленна не имела права публиковаться в прессе, кроме как на страницах светского журнала, не имела права работать, кроме как только в благотворительных фондах, не имела права на все то, на что могли надеяться обычные люди. У Мадаленны был титул, но разве ей это принесло счастье, а ей самой, Аньезе?
— Только вот я никак не пойму, зачем публиковаться за деньги? — тихо прошептал Эдвард. — Понимаешь, ведь это слегка неэтично…
— Потому что у нас не было денег. — глухой голос Мадаленны вдруг стал звонким.
Они обернулись к дверям. Мадаленна стояла на пороге в своем праздничном платье из зеленого бархата и выглядела такой взрослой, что у Аньезы тоскливо защемило сердце. На щеке все еще был виден след от удара, и миссис Стоунбрук машинально подумала, какую пудру нужно будет взять.
— Что значит, не было денег? — мотнул головой Эдвард. — Я же посылал вам каждый месяц чеки. Разве нет?
Он повернулся к Аньезе, но она промолчала. Так долго они с Мадаленной скрывали этот секрет, так долго они несли эту ношу на себе, что это стало невыносимым. Они заботились о его душевном состоянии, переживали, как бы отец семейства не сошел с ума от горя, узнав, как они жили тут все это время без него, а потом ноша стала такой тяжелой, что сама упала с их плеч. Они слишком сильно устали.
— Ты посылал. — кивнула Мадаленна. — Но их все отбирала Хильда. В качестве компенсации за ваш брак. Поэтому я и брала уроки. А потом вдруг нашла объявление, что организуется литературный конкурс, приз — двести фунтов. Я отправила два рассказа, — Мадаленна прошла вглубь комнаты. — Один не взяли, а второй приняли. Вот письмо. — она протянула им какой-то листок бумаги, но Эдвард только махнул рукой.
— Мерзкая лгунья, — прошипела Хильда. — Эдвард, мальчик мой, это все неправда!
— Прошу прощения, сэр, — за спиной Мадаленны вдруг возник вечно невозмутимый Фарбер. — Но мисс Мадаленна не врет, это действительно так.
— Что ты такое говоришь? — заорала Бабушка. — Разве ты забыл свое место? Завтра ноги твоей ноги не будет в этом доме! Пошел вон!
— Фарбер никуда не пойдет. — медленно проговорил Эдвард. — Аньеза, уведи Мадаленну. Фарбер, будьте любезны, подгоните машину ко двору.
Аньеза хотела было что-то сказать, но Мадаленна была такой бледной, что она аккуратно взяла ее за руку и вывела в гостиную. Тут в открытые окна врывался зимний ветер и дышалось гораздо лучше, чем в душных комнатах, пропавших нафталином и ромашкой. Мадаленна не плакала, а только спокойно смотрела по сторонам, и ее глаза казались почти стеклянными. У ее девочки был шок, Аньеза хорошо знала это состояние; скорее всего, осознание всего придет через несколько часов, и она на всякий случай вытащила флакон с маслом вербены.
— Дорогая, если ты не хочешь…
— Мы поедем на котильон.
— Хорошо, — после паузы выговорила миссис Стоунбрук. — Тогда пойдем, я тебе помогу с прической.
Она хотела выйти в комнаты, но Мадаленна неровным шагом направилась к зимнему саду, и Аньеза последовала за ней. В зимнем саду было хорошо, там пахло лимоном и апельсином, белые гардении колыхались под легким порывом воздуха, а тонкие кипарисы предлагали присесть под ними. Пока Аньеза с Полли ставили зеркало на небольшой стол, Мадаленна неторопливо поливала цветы, расправляла листы у деревьев и прятала лицо в листву.
— Садись, дочка. — позвала ее Аньеза.
Полли еще негромко всхлипывала, когда подавала щетку для волос, черепаховые гребни и перчатки, но после сурового взгляда миссис Стоунбрук, притихла и только иногда терла нос платком. Аньеза развила кудри, заплела две косы и укрепила их наверху в виде венца — так Мадаленне очень шло. Зеленое бархатное платье, оливкового цвета, почти в пол, было слишком закрытым — Мадаленна как всегда попросила зашить ей рукава чуть ли не к шеи, а ведь у нее были такие красивые плечи.
— Полли, принесите, мне, пожалуйста, иголку.
— Слушаюсь, миссис Аньеза.
— Мама, — обернулась Мадаленна. — Я специально попросила, чтобы, — Аньеза ее перебила.
— Знаю я, что ты специально попросила, но ты посмотри, какие складки у плечей! Разве такое возможно?
Она старалась говорить как можно больше и как можно чаще, чтобы Мадаленна не успевала опомниться. Лучше пусть горюет по открытым плечам и подобным пустякам, чем глотает сухие рыдания.
— Но ведь, — смешалась Мадаленна и указала на шею. — Ту ведь все будет видно.