Магнолии были свежи (СИ)

— Разумеется. — поклонился молодой человек и поцеловал руку Мадаленны. — Полагаю, я смогу с вами еще потанцевать, мисс Стоунбрук?

— Конечно.

Дэвид отошел, и когда зазвучали неторопливые звуки фокстрота, Джонни осторожно вложил свою руку в ее и повел в такт музыки. Мадаленна, признаться, сама не понимала, почему согласилась на танец с таким человеком. Двигался он, конечно, неплохо, однако небольшой осадок от прошлого поведения все равно оставался. Разгадка пришла в ту минуту, когда Мадаленна поймала на себе взгляд мистера Гилберта. Он не был озадаченным, недоуменным, но в нем было нечто такое, от чего что-то темное и долгожданное наконец взлетело внутри ее, и она не удержалась от улыбки. Мадаленна старалась любить без просьб и обязательств, но, Небеса, как же было приятно видеть выражение досады на его красивом лице. Когда она снова повернулась к кованым перилам, его уже не было.

— Какая прекрасная пара! — послышался рядом с ними звонкий голос; Мадаленна повернулась — это была миссис Гилберт. — Просто прелесть.

— Согласен, — ухмыльнулся Джонни. — У меня прекрасная партнерша. — он отвесил ее один поклон, и Мадаленна едва не махнула на него рукой.

— Еще бы, учитывая, что про ваши прошлые кандидатуры вы предпочли позабыть.

Линда была, казалось, еще красивее, чем в начале вечера. Крупные сапфиры лежали на ее шее, дрожали на руках, а темные глаза блестели, и Мадаленна никак не могла понять от чего — от шампанского, от праздника или негодования. Она почти не смотрела на свою гостью, ее взгляд был устремлен на Джонни, и от этого Мадаленну начала разбирать ярость. Она не знала правды их отношений, но эти взгляды — это было некрасиво.

«Если у вас есть ваш Джонни, то тогда зачем вам муж?» — хотелось закричать Мадаленне, и она закусила перчатку; волнение было слишком откровенным. От их разговора, от их улыбок веяло чем-то неприличным, и ей захотелось оказаться в какой-нибудь пустой и темной комнате, где не будет слышно ни звука скрипок, ни звона разбивающихся семей. Позволив поцеловать себе руку, она повернулась на каблуках и огляделась — все вокруг смеялись и танцевали; ее отец разговаривал с каким-то человеком в длинном пиджаке, а Аньеза улыбалась пожилой женщине в голубом платье. И всюду были люди, люди, люди, и нигде того лица, которого она желала видеть больше всех. Ее бальная книжка оказалась лежащей на рояле, и к двум прошлым именам прибавилось еще несколько новых, и Мадаленна могла поклясться, что ни одного она не знала в лицо. Танцевать ей больше не хотелось, голова все еще слегка кружилась от вальса, и, потому, подобрав юбки, она неспеша прошла вдоль пальм и встала около лестницы в тени. Однако, завидев, что к ней направляется какой-то рыжеволосый молодой человек с откровенной улыбкой, Мадаленна лихорадочно попятилась назад и толкнула дверь, оказавшуюся сзади нее.

Мадаленна вступила в блаженный полумрак, где все стены были заполнены книгами, мелкими потретами, нарисованным талантливой рукой и бюстами писателей. Кажется, мистер Гилберт что-то упоминал о своей библиотеке в ее первый визит сюда, но она так и не смогла добраться до нее. Здесь было хорошо, тепло и пахло все той же елью и немного знакомым одеколоном. Отдышавшись, она поправила на себе юбку и уже собиралась взяться за ручку двери, как веселый голос остановил ее, и она застыла.

— Это интересно! Только хочешь укрыться от гостей, как тебя находят и здесь.

На месте ее удерживал только гипсовая голова Цицерона. Мадаленна не сводила с нее глаз тогда, когда с шумом отодвинулся стол, не отвела она взгляда и тогда, когда рядом с ней раздались шаги, и совсем близко повеяло табаком.

— Извините, сэр. — она откашлялась и постаралась придать голосу суровость. — Я не хотела вам помешать.

— О, нет! Вам я рад. Очень рад. Если хотите, можете остаться.

Она почти открыла дверь, как ее осторожно взяли за руку, и мистер Гилберт оказался рядом с ней. Странное смущение поднялось в ней, когда она снова почувствовала тепло его руки на ее запястье; в этом жесте было что-то пронзительное, от чего хотелось плакать и улыбаться. Призвав на помощь английскую вымуштровку, Мадалленна строго свела брови и хотела посмотреть на Эйдина, однако сил хватило остановиться только на золотых запонках у воротника. Он был без пиджака, тот небрежно валялся на бархатной софе, галстук болтался вокруг жесткого воротничка рубашки, и от вечернего гардероба осталась только жилетка. По правилам Мадаленна должна была покраснеть, смутиться и побыстрее выбежать из комнаты. Но хоть покраснеть и хотелось, а вот покидать библиотеку желания не было. Теплая темнота, нарушаемая только светом желтоватой лампы, располагала к разговорам, впрочем, как и красноватые стеллажи, и миниатюрная лестница, и мягкий ковер, на котором были приятно лежать ночью с книгой под треск камина. Мадаленна кивнула и прошла внутрь.

— Вы скрываетесь от гостей? — с позволения она присела на стул и попыталась стянуть перчатки.

— А вы скрываетесь от своего триумфа?