Магнолии были свежи (СИ)

Эдвард вышел, не закрыв за собой дверь, и Мадаленна подумала, что так спешить можно было только от самого неприятного разговора. Неискренность становилась привычной в их семье, и подобные вечера превращались в пытку. Миссис Стоунбрук что-то читала в журнале, иногда подчеркивая фразы карандашом, а когда Мадаленна присела на край кровати, пододвинула к ней фужер с яблочным соком.

— Как экзамен?

— Хорошо.

— Как отметили?

— Хорошо.

— Как?.. — но Мадаленна не могла больше выдерживать эту тщательную игру.

— Мама, отец хотел отправить Бабушку из дома в санаторий?

— Теперь это так называется. — отозвалась Аньеза из-под газеты. — Я еле-еле отговорила его.

— Зачем?

Аньеза сначала молчала, а потом так посмотрела на Мадаленну, что та, если бы не ее спокойствие, наверное, сгорела бы со стыда. Она могла жалеть о своих словах, если бы не все те годы, которые она провела под Бабушкиным крылом, могла жалеть Бабушку, если бы не видела, как та обращалась с прислугой. Но годы, проведенные с ней, были самыми тяжелыми и ненавистными. И больше всего Мадаленна желала освободиться от ее присутствия как можно скорее. Наверняка ночью она станет жалеть и об этом желании.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я знаю твоего отца. — хмыкнула Аньеза. — Он себе место не найдет, если отправит Хильду в этот санаторий. Он может разыгрывать и обманывать кого угодно, но только не меня.

— А как же мы? — спросила Мадаленна. — Как мы будем жить в этом доме, вместе с ней?

— А мы не будем. — помолчав, проговорила Аньеза. — Мы будем жить с тобой в другом месте.

— Значит, — медленно начала Мадаленна, она все еще не могла спросить маму об этом. — Вы с отцом…

— Мы еще ничего не решили. — заключила миссис Стоунбрук, недовольно глядя на дочь. — Тебе лучше стоит сейчас думать о другом.

— О чем?

— Об Италии. — в полумраке улыбка матери показалась Мадаленне загадочной. — Тебе скоро ехать на свою малую родину, разве это не приключение?

— Да, но надо думать о визе, о вещах, о работе в конце концов, — Мадаленна встряхнула сумку. — Я же туда еду не отдыхать.

— Разумеется. — рассмеялась Аньеза, сбивая дочь с толку. — Отважный пилигрим едет в Прекрасную Страну, и на пути ему встретится не менее Прекрасный Лев. Пилигриму придется очень серьезно сражаться, в особенности, — в темноте глаза Аньезы блеснули. — За свои принципы.

— Мама, — было попыталась возразить Мадаленна, но миссис Стоунбрук приподняла ее за подбородок и внимательно посмотрела на нее.

— Я тебя предупредила, дорогая. Тебе предстоит очень серьезное сражение. И, к сожалению, — на ее губах появилась грустная усмешка. — Ни одна женщина из рода Медичи не выиграла его. Будешь чай?

Мадаленна увидела, как на ковер лег луч света из коридора и постаралась представить, как на кухне раздастся голос Полли. Она выпрямилась на кровати и растянулась на подушках. Она еще выиграет эту схватку, ей не привыкать сражаться за свои принципы и мораль. Аньеза была права только в одном — Лев никогда не был так прекрасен.

Комментарий к Глава 23

приятного прочтения). буду очень рада вашим комментариями и впечатлениям от главы, для меня это очень-очень важно. кстати говоря, мы медленно близимся к кульминации, а следом за ней и к развязке - этак, глав через 10-15, хех.

 

p.s. дорогие мои читатели из “36 и 6”! не хочу вас разочаровывать, но в конкурсе хэллоуинских рассказов я участвовать не успеваю чисто физически. опус я написала, но опубликую, скорее всего, этот викторианский триллер прямо тут, на фикбуке в качестве ориджинала. не обижайтесь).

 

========== Глава 24 ==========

 

Комментарий к Глава 24

огромное спасибо замечательной бете “Любящая ветер”, которая приводит оформление моего текста в литературный вид!

Обычно ему не снилось ничего хорошего. Либо он видел перед собой белый туман без конца и начала, либо он снова был в Гэлвее перед разрушенным родительским домом и кричал, стараясь сразиться с оглушительным ветром, однако окна были наглухо заколочены выщербленными досками, и на его зов приходил только дождь, мелкий, накрапывающий, ныряющий за шиворот и не оставлявший никакого другого желания, только как подбежать к холму, прыгнуть и улететь навсегда к родителям и Джеймсу. Обычно после таких кошмаров Эйдин просыпался спокойным в осознании того ужаса, который чуть не накрыл его, искал в полумраке спальни Линду, находил и ложился обратно смотреть в потолок, перебирать черные кудри и считать минуты до того, пока он не встанет и не увидит прекрасное лицо. Эйдин не рассказывал о кошмарах жене, та и так не переносила разговоров о смерти после ухода мистера Кларка, а после гибели Джеймса ее глаза и вовсе наливались каждый раз слезами, стоило ему заговорить о том, как он сильно ощущает отсутствие старшего брата. Гилберт не говорил о кошмарах, он лишь ждал рассвета и старался не заснуть, чтобы ему снова не привиделась Ирландия с синими заливами и зелеными полянами, и чтобы он сам не превратился в чайку, взмахнувшую крылом и улетевшую туда, где небо кончалось за темным поворотом облака. Но с недавнего времени Эйдину перестали сниться кошмары, ему стали сниться сны.