Магнолии были свежи (СИ)

Мадаленна вдруг вся вдруг подтянулась и, вежливо поклонившись, отодвинула стул. Ей хотелось быть в доме, но быть одной, чтобы ни один чужой голос не потревожил ее воспоминания, которые она так бережно хранила в своей собственной шкатулке. Теперь им должен был прийти конец, но прощание обещало быть безукоризненным и непростым. Гилберт смотрел на то, как фигура в светлом костюме исчезает в саду, слышал, как распахнулась дверь в комнаты и постарался представить, каким был этот дом, когда все здесь было другим — веселье мешалось со счастьем, люди любили и были любимы, а будущее было таким же светлым, как и небо.

— Так, вы спрашивали о саде, — спросила его женщина на английском; он кивнул. — Раньше за ним следила только Мария, потом начала и Аньеза, а вот малышка Мадаленна копалась в нем не так много.

— А сейчас? — он налил чая, но пить не стал.

— Сейчас за ним следим мы. Чистим, убираем.

— Maria amò meno questo giardino dopo che Luca se n’è andato. («Мария стала меньше любить этот сад, после того, как ушел Лука.») — встряла в разговор другая женщина, и все сердито посмотрели на нее.

— Non c’è niente di simile. Non dire stronzate. Quello che è successo è che Luca era un brav’uomo, ma… («Ничего подобного. Не болтай чепухи. Что случилось, то случилось, Лука был хорошим человеком, но…») — оборвала ее женщина в цветном покрывале на голове. — Ma lei probabilmente conosce già la storia. Agnesa doveva dirglielo. («Но вы, наверное, и так знаете эту историю. Аньеза должна была вам ее рассказать.») — она взглянула на Гилберта, и тот кивнул.

Они не знал, что это была за история; он не понимал, почему даже в Сиене знали об этом загадочном Луке, и почему все начинали говорить об этом с каким-то придыханием. Это была очередная семейная тайна, да и у кого их не было, но Гилберт вовсе не считал нужным сидеть и слушать эту историю из чужих рук — так она превращалась в сплетню. По легенде он был ее мужем, и эта легенда должна была поддерживаться.

— Sì, sì, lo so. Le dispiacerebbe se andassi a trovare mia moglie? («Да, да, я знаю. Вы не будете против, если я пойду и разыщу свою жену?»)

Гилберт помнил, что Мадаленне нужно было время, чтобы побыть с домом наедине, увидеть родных людей и услышать любимые голоса, но он не хотел оставлять ее там одну. Мальчишкой его пугали страшными призраками, которые водились на старой водонапорной башне у скалы. Маленький Гилберт боялся, но все равно по ночам украдкой смотрел — не появился ли загадочный огонек в правом окне. Потом Эйдин вырос и понял, что призраки не душили и не пугали; призраки являлись в образах любимых людей и не оставляли выбора. Человек брал холодную руку и следовал туда, где мог быть счастливым.

Эйдин отодвинул стул и вошел обратно в сад. Входная дверь была закрыта, и он потянул ручку на себя. Гилберт не боялся входить в старый дом, не боялся, что мог встретить фигуру старой Марии в одной из комнат, он боялся, чтобы Мадаленна сама не отправилась в призрачный мир и не примерила на себя светлое одеяние. Эйдин затворил за собой дверь, и оживленные голоса исчезли; он остался в тишине, не было слышно ни шуршания ткани, ни стука туфель. Комнаты тянулись друг за другом бесконечно — Мадаленна могла пойти налево, могла направо, и все равно бы он ее не нашел — дом был слишком велик. Амфилады комнат не прерывались на метр, открывалась дверь, а за не сразу же обнаруживалось еще три. Эйдин огляделся и заприметил в комнате напротив небольшую дверь. То, что Мадаленна могла открыть именно ее, было маловероятно, но почему бы и нет? Он дернул за ручку, и дверь беззвучно распахнулась. Там не было ничего. Пустая комната с высоким потолком и лепниной по охровым стенам — там не было ничего. Эйдин открыл дверь поменьше и вошел в еще одну комнату. С бледно-зеленых стен все так же слезала штукатурка, и, прислонившись к одной из, стояло старое трюмо. Всея ящики были заперты, и только на небольшой подставке стояла коллекция индийских слонов. Эйдин дотронулся до него и чуть не отдернул руку — таким холодным оказался керамический слон. С потолка падала пыль, и он отряхнул свою рубашку. Мадаленна была где-то тут, он это чувствовал и толкнул еще одну дверь. На этот раз он оказался в коридоре, белом и длинном. Из арочных окон были видны виноградники, и на секунду ему показалось, что он услышал чей-то веселый смех. Эйдин обернулся — за его спиной не было никого. Гилберт почувствовал непонятное ощущение паники, будто в этом доме, в этой комнате все уже было, все надежды и мечты — все они жили тут, словно законсервированные. Все было, и уже ничего не будет. Мадаленне здесь было не место.