Магнолии были свежи (СИ)

Когда, судя по плану, они почти подъехали к холму, после которого шла дорога к дому Медичи, Эйдин остановил автомобиль и машинально сорвал лист кипариса. Он не мог просто привезти ее к дому ее бабушки, открыть дверь и попросить пройти вперед. Это было слишком жестоко, и, честно говоря, он не имел на это никакого права. Гилберт надеялся, что Мадаленна узнает родные места, но она только смотрела на цветущие холмы невидящим взглядом и улыбалась. Гилберту показалось, что вместо карты у него в руках нож. Но ей нужно было сказать, ее нужно было подготовить, чтобы она не упала в обморок, когда увидит знакомые стены и почувствует один запах — дома, который у нее отняли. Эйдин подобрался и повернулся к ней.

— Мадаленна, я хотел вам кое-что сказать.

— Что случилось? Вы все-таки заплутали?

— Нет, я… — но Эйдин не договорил.

— Как странно, — перебила она его, смотря вдаль и заплетая из длинных травинок косичку. — В Тоскане все так похоже друг на друга. И холмы, и дома, и даже те виноградники, — она махнула рукой вправо. — Правда, ведь они все похожи, словно вылеплены из пластилина? Такие маленькие, такие миниатюрные.

Эйдин кивнул.

— И виноградники точь в точь такие же, какие были у прадедушки. У прадедушки Флавио, — она начала увлеченно рассказывать. — Было свое большое хозяйство и дом, белый, длинный, высокий, похожий на тот… — она указала на край особняка, высовавывшийся из-за угла.

А потом вдруг ее улыбка пропала. Мадаленна сначала взглянула на него, а потом в глазах появилась тревога. Она вся подобралась, словно готовилась отразить удар и провела рукой по лицу, будто снимая надоевшую вуаль. На минуту она вся одеревенела, и руки сжали газету так сильно, что Гилберт услышал треск порванных страниц. Мадаленна не смотрела на него, не смотрела на дома, она глядела вперед, и, казалось, видела нечто, скрытое от посторонних глаз. Она видела себя ребенком, видела своих близких, он попала в свое прошлое, но как бы себя Гилберт не ругал, Эйдин бы не позволил ей там застрять — он мог вытащить ее наружу. Над ними пели птицы, стрекотали жаворонки, а автомобиль все так и стоял на горе, балансируя. Одно ее слово, и он повернет назад.

— Я пойму, если вы не захотите со мной общаться, — начал он. — Я пойму, если возненавидите. И я прошу прощения за то, что самовольно принял такое решение.

Мадаленна дернулась и что-то тихо проговорила на итальянском; он и правда совершил ужасную ошибку, и исправить ее было никак нельзя. Он снова завел мотор, однако почти повернул руль в обратную сторону, на его запястье легла ее рука, и он услышал негромкий голос:

— Не поворачивайте.

***

Подъездная аллея к дому была обсажена все теми же кипарисами и засыпана желтым сухим песком, который хрустел под колесами. Тонкие кованые ворота были открыты, и на секунду Эйдин позволил себе подумать, что они могли ошибиться с адресом, но взгляд Мадаленны говорил, что они в правильном месте. Дом, казавшийся белым из-за холма, оказался на самом деле бледно-желтым. Настоящее итальянское палаццо, не такое огромное и безвкусное, как дом Хильды Стоунбрук в Порсмуте, но достаточно большое, чтобы здесь могла жить счастливая семья. Аллея заканчивалась высокими апельсиновыми и яблочными деревьями, и хотя еще не был плодовой сезон, запах фруктов стоял на все поместье. Сухим гравием была посыпана дорожка, ведущая к дому, однако бледно-желтый фасад не показывал никаких семейных тайн — все было скрыто за еще одними воротами, ведущими в сад. Дом стоял на возвышении, и с веранды наверняка открывался прекрасный вид на все долины. Аккуратные римские колонны поддерживали барочные балконы, а те были обвиты наполовину плющем. Гилберт вполне мог себе вообразить, как по этим дорожкам бегали дети, срывали лимоны и яблоки с веток деревьев, а потом на веранде варили варенье. Мадаленна, вероятно, вспоминала то же самое, и улыбка боролась со слезами, отчего ее глаза блестели как вода. Она медленно смотрела по сторонам, дотрагиваясь до плетеного кружева ворот, касаясь длинных деревьев и улыбаясь магнолиям, которые сгибались над одним столом, стоявшим прямо посередине с одним стулом.

— Пойдемте? — он предложил ей руку, и Мадаленна рассеянно приняла ее.

— Я помню этот стол. — ее шаг было немного неровным — она постоянно оборачивалась. — Дедушка Флавио всегда сидел за ним, когда строгал что-то из дерева. А за тем балконом, — она указала наверх. — Всегда была комната мамы, она никогда не была закрыта на ключ. У дедушки вообще все комнаты были открыты.