Магнолии были свежи (СИ)

— И сколько вам было? — мужчина потряс дерево, и один апельсин упал прямо в шляпу. — Наверное, совсем мальчишкой пошли записываться?

— Двадцать шесть.

— Хороший возраст, — взгляд потеплел. — Еще не крайняя степень цинизма, но и глупой отваги уже нет. И как, обошлось без ранений?

— Война без ранений — не война. В ногу, — стул заскрипел, и Эйдин качнул правой ногой. — В мою любимую.

— Бывает, бывает. А меня ранило в бедро, в кость. Святая Екатерина, — он закатил глаза, и уголки губ дернулись — то ли от смеха, то ли от горечи. — Мне казалось, там я и помру, в этой грязной яме — болело так, что было легче кость отрезать. А у вас, кстати, красивый галстук. — мужчина резко переменил тему. — Сами выбрали?

— Нет, — помолчав, ответил Эйдин; ему захотелось подхватить ту игру. — Жена.

— Жена. — довольно протянул его собеседник и лукаво посмотрел на него. — Значит, недавно поженились?

— Можно сказать и так, — усмехнулся Эйдин; этот мужчина был настоящим провидцем. — Как вы угадали?

— Очень просто, — тот пожал плечами. — В первое время ты по-особому смотришь на нее, это видно. И у вас стал другой взгляд, когда заговорили о ней. Ну, ничего, это потом пройдет.

— Не пройдет, — задумчиво возразил Гилберт. — Это со мной уже навсегда.

— Так уж и навсегда? — насмешливо сдвинул брови мужчина. — Вы же не первый раз женаты, так ведь?

Эйдин кивнул.

— Так вот, — удовлетворенно вздохнул. — Вас, кстати, как зовут?

— Эйдин.

— Меня — Фабио. — они обменялись рукопожатием. — Я вас старше лет на двадцать или тридцать, и поверьте мне… Вы ведь скажете, — вдруг он резко оборвал сам себя. — Что очень любите ее?

— Нет, не скажу.

Он всегда не терпел подобных фраз. «Я очень люблю тебя», «Ты мне очень нравишься» — красивые слова, сколько раз их произносили в этом мире, но приставка «очень» портила сразу все. Как можно было любить человека «очень»? А если любить «не очень», то какая же тогда это была любовь? Нет, у этого чувства не могло быть мер измерений, мог быть только положительный ответ или отрицательный. И если не хотелось прибавить эту приставку, то тогда можно было смело сказать, что с этим чувством человеку предстояло прожить всю жизнь и умереть.

— Я люблю ее.

Эйдин произнес эти слова, и… Ничего не произошло. Ничего не изменилось: в груди было то же самое тепло, а на губах сразу появлялась знакомая улыбка, стоило ему подумать о Мадаленне. С этим чувством ему предстояло жить, дышать и умереть. И смерть перестала казаться такой унылой и страшной, когда ему подумалось, что у него будет возможность умереть с ее именем на губах. Фабио пристально смотрел на него, однако Гилберт взгляда не отвел, и мужчина выпрямился, торжествующе улыбаясь.

— В таком случае признаю свою ошибку. И как же ее зовут?

— Мадаленна. — он произнес ее имя и удивился тому, как приятно было его выговаривать.

— Красивое имя. Она — итальянка?

— Да. Мы приехали, чтобы найти наших родственников. — Гилберт выпрямился и выпил залпом сок. — Ее бабушку, Марию Медичи.

— Медичи, — пробормотал Фабио. — Медичи… Не Флавио ли Медичи? Джакомо? — он крикнул в сторону, и из-за другого столика поднялся мужчина в соломенной шляпе. — Ricordi che Flavio Medici aveva una figlia che si chiamava Maria, vero? («Ты помнишь, у Флавио Медичи дочь звали Марией, так?»)

— Cosa? («Что?») — откликнулся Джакомо, и Фабио нетерпеливо топнул ногой.

— Cosa, cosa! Vieni qui! («Подойди сюда!») Когда не надо — слышит все, — Фабио повернулся к Эйдину. — А когда нужно что-то важное спросить, так не дозовешься. Te lo chiedo, Flavio Medici ha una figlia che si chiamava Maria? («Я тебя спрашиваю, у Флавио Медичи дочь звали Марией?»)

Джакомо посмотрел сначала на Фабио, потом на Эйдина и затряс головой, будто не понимая, о чем его спрашивают. Фабио раздраженно цокнул языком и поглядел на Гилберта, мол, что с него взять?

— Ricordi quel Flavio a cui hai rotto la vetrina per il primo maggio? («Ну помнишь, того Флавио, которому ты еще нечаянно витрину разбил на Первое мая?»)

— Oh, è Flavio! Sì, sì, mi ricordo che mi ha inseguito con i furti. Era un uomo, ve lo dico io, molto scintillante. («Ах, этого Флавио! Да, да, помню, он же еще потом за мной с граблями гонялся! Склочный был мужчина, скажу я вам, очень склочный.») — повернулся Джакомо к Эйдину и доверительно закивал; тот старательно пытался не засмеяться.

— llora perché sei entrato nella sua vetrina?! («Так зачем ты в его витрину полез?!») — воскликнул Фабио, но потом махнул рукой. — Ok, non è questo il punto. Ti ricordi di sua figlia Maria? («Не в этом дело, ты помнишь его дочь Марию?»)

— Mi ricordo che è stata così bella, ma non è stata fortunata a sposarsi. («Помню, такая хорошая была, правда в браке ей не повезло.») — грустно закивал Джакомо.