Магнолии были свежи (СИ)

Эйдин понимал многое из сказанного, и что-то неприятно дернуло его в воспоминаниях. Зима, декабрь, освещенные витрины… Мадаленна тогда еще говорила, что в их семье женщинам нельзя найти счастья. Он тогда посоветовал ей не думать о предрассудках, сказал, что это все глупости, но то ли итальянцы все были слишком суеверны, либо он слишком легкомысленно отнесся к ее страхам.

— Dai, Luca è stato un brav’uomo. Di chi è la colpa? («Да перестань, Лука был хорошим мужчиной, кто виноват, что все так получилось?»)

Что так получилось? Что случилось с мужем Марии? Эйдин понимал, что находится в одном шаге от семейной тайны той, чьей семьей он никогда не был и не мог быть. Мадаленна вряд ли бы обрадовалась, если бы узнала, что он сидит и обсуждает ее семью. Это было некрасиво, и Эйдин поморщился; ему надо было только узнать адрес и дом Медичи.

— Può aiutarci? («Может быть, вы помогли бы нам?») — вступил он в беседу. — Vorremmo vedere la casa dove è passata l’infanzia di mia moglie. («Нам бы хотелось посмотреть дом, где прошло детство моей жены.»)

— Конечно, — отозвался Фабио и вытащил из кармана рубашки карандаш. — Дайте салфетку, я начерчу вам план. Дом сторожат, насколько я знаю, да и сейчас еще сиеста должна начаться, но, полагаю, для внучки Марии они найдут время.

Гилберт подал ему салфетку, и мужчина бодро принялся рисовать какие-то черточки, и Эйдину оставалось надеяться, что он сможет разобраться в этих хитрых дорогах. Карандаш скользил по концу бумаги, когда дверь соседнего магазина хлопнула, и сквозь ветки деревьев Эйдин увидел светлый пиджак. Он кивнул Фабио и подошел к Мадаленне. Она улыбалась, стоя у витрины и рассматривая маленькую подвеску в виде закрытого зонта. Рыжие волосы обрамляли ее лицо аккуратными волнами на манер начала двадцатого века, кожа казалась еще светлее, и на лице было то выражение тихой радости, от которой он затаил дыхание. Она была прекрасна, и Гилберт невольно залюбовался ей.

— Это закрытый зонтик, — она взяла его за руку и вложила подвеску. — В Италии зонты всегда сушат закрытыми, это к удаче.

— Спасибо. — он положил подарок в карман. — Теперь у нас хватит удачи на двоих. Кстати, я начинаю налаживать отношения с вашими соотечественниками. — он взял ее за руку, и они подошли к кафе. — Я завел разговор, и меня, кажется, поняли. Правда, пришлось снова приврать, так что, для этих милых мужчин, — он указал в сторону Фабио и Джакомо. — Мы — опять семейная пара.

— Вам никак не надоест эта игра? — усмехнулась Мадаленна, открывая дверь автомобиля.

Гилберт неопределенно пожал плечами и подошел к Фабио. Тот стоял в стороне, о чем-то разговаривая со своими товарищами, и, казалось, про своего недавнего знакомого он совсем уже позабыл. Эйдин мог поклясться, что после их разговора прошло несколько минут, но плетеные зонтики теперь уже стояли сложенными, а за столами осталось всего трое мужчин, и те уже собирались уходить, лениво допивая остатки кальвадоса и раскатывая на руке листочки мяты. Гилберт был в Италии несколько раз, разумеется, слышал о сиесте, но то ли он все время оказывался на Севере, где традиции соблюдались не так строго, то ли его коллеги по работе всегда были так заняты своими диссертациями, что не находили время для дневного сна, но так или иначе, такими пустыми улицы в Италии Гилберт не видел никогда. Он осторожно окликнул Фабио, и мужчина протянул ему листок.

— Вот, поезжайте, по этому пути и не заблудитесь, — солнце было в зените, и Фабио обмахнул лицо шляпой. — Правда, если все-таки потеряетесь, спросите дорогу у местных. Здесь все знают дом Флавио Медичи. О, — вдруг Фабио улыбнулся и приподнял шляпу. — Так это и есть ваша жена?

Гилберт оглянулся. Мадаленна осторожно заворачивала фигуру дельфина в носовой платок, и солнце играло ее волосами, постоянно путаясь в рыжих локонах. Она прищуренно посмотрела в сторону, и Гилберт заметил, каким теплом вспыхнули ее глаза, когда она улыбнулась Фабио. Если вся Италия была для нее домом, то Тоскана — родной, прохладной комнатой, где можно было спрятаться от жары. Она улыбалась каждому прохожему, в каждом она видела своего друга, и наконец она была счастлива.

— Вам очень повезло. — похлопал его по плечу Фабио. — Ваша жена очень красива.

— Не поверите, — Гилберт осторожно свернул карту и положил в карман. — Но я ее полюбил не из-за красоты.

— Почему? — развел руками его знакомый. — Охотно верю. Человек вообще не может любить другого человека из-за красоты. Восхищаться — да, влюбиться — да! Но любить… — он замолчал и решительно помотал головой. — Нет, так не бывает. Что ж, — он встряхнул головой и пожал руку Эйдину. — Buona strada! («Хорошего пути!»)

— Grazia! («Спасибо!»)