Магнолии были свежи (СИ)

Когда они вышли на улицу, солнце так заливало мозаику на тротуарах, что пришлось зажмуриться. Они стояли на перекрестке, когда Гилберт повернулся к ней и спросил:

— Ну что?

— Думаю, — начала Мадаленна и в ту же минуту хлопнула себя по лбу. — Господи, я совсем забыла!

— Вам нужно срочно вернуться в Милан, потому что вы взяли в библиотеке еще одну книгу, которую забыли вернуть?

— Очень смешно, — с упреком поглядела на него она и махнула в сторону небольшого магазина. — Я совсем забыла, что обещала Полли — это наша горничная, очень милая женщина, — небольшой подарок, подвеску. Вы сможете меня подождать?

— Конечно.

— Спасибо. — улыбнулась она. — Обещаю, это всего на несколько минут.

Когда Мадаленна отошла к лавке, Эйдин оглянулся и закрыл автомобиль на ключ. В Италии все знали друг друга, ничье имя не могло ускользнуть от общего внимания, и все родословные переплетались друг с другом, опутывая все города семейными связями. А это была Сиена — небольшой городок, здесь не могли не знать семейство Медичи. Гилберт не знал, поступает ли он хорошо, решая это за Мадаленну, но он помнил, с какой тоской она говорила каждый раз о Марии, и какая счастливая улыбка появлялась на ее лице, когда она вспоминала о своем доме. Он мог поклясться, что эта конференция стала только предолгом, чтобы приехать в родные края и наконец встретиться с долгожданным прошлым. Но Эйдин даже и не думал ее осуждать, ведь если ему хоть на минуту предложили бы оказаться в родном Гэлвее, в родительском доме, хоть на кусок кирпичной стены с кружевной кладкой — разве он отказался бы. Светило солнце, день был в самом разгаре, а ему казалось, что все звуки исчезли, и повисла тишина. Встреча с прошлым иногда превращалась в столкновение, и воспоминания били хлестко, не щадя, заставляя думать, что человек потерял, и тогда вместо долгожданного и выстраданного удовлетворения наступала страшная пустота, словно силой отбирали то, что так долго держало на поверхности. И все-таки неизвестность была еще хуже.

Эйдин хлопнул себя по колену и присмотрелся к небольшой компании пожилых мужчин, сидящих за столиком уличного кафе. На вид им было около семидесяти, однако это им не мешало громко смеяться, рассказывая что-то на быстром итальянском, и постоянно жестикулировать. Его итальянский был не так хорош, но Гилберт надеялся, что знаний ему будет достаточно, чтобы суметь объясниться. Подходить и спрашивать напрямик было неудобно, и он подсел за свободный столик. Плетеное кресло гармонировало с небольшим зонтиком, нависающим над деревянной столешницей, отчего солнце переставало преследовать, и можно было отдохнуть в теньке. Эйдин заказал порцию апельсинового сока и стал ждать. Он заметил, что итальянцы, будучи сами очень эмоциональными, не любили, когда посторонние прерывали их разговор или перехватывали инициативу в беседе. Итальянцы, а в особенности старой закалки, предпочитали осторожно присматриваться к новому собеседнику и только потом приглашать его в свою компанию. Гилберт улыбнулся при мысли, что Мадаленна была большей итальянкой, чем сама могла предполагать. Он никуда не торопился, и Мадаленна пока не выходила из лавки, и он спокойно смотрел на верхушки апельсиновых деревьев и наблюдал за тем, как дневная дымка ложится на синюю воду. Наконец около его компании послышалось какое-то движение, и он выверенным жестом посмотрел в их сторону. Ленивый турист, который просто наблюдает за жизнью. Шляпы у соседнего столика синхронно задвигались, и он расслышал что-то на ломаном английском. Гилберт усмехнулся и покрутил в руках стакан.

— Зря взяли апельсиновый сок, — послышался рядом с ним хриплый голос, и Эйдин увидел, как стул рядом с ним медленно отъехал в сторону. — Чинзано пошло бы лучше.

— Я за рулем. — он кивнул в сторону голубого «Форда», и мужчина удрученно помотал головой. — Так что, вынужден лишить себя такого удовольствия.

— Вы же турист? — мужчина щелкнул пальцами, к ним подбежал официант и проворно налил в стакан что-то красноватое. — Англичанин или француз?

— Ирландец.

— О, — его собеседник ему улыбнулся и отсалютовал бокалом. — Тот самый гордый народ. Тогда за вас.

Эйдин поднял свой бокал, и стекло издало опасный звон. С моря подул ветер, разнося запах апельсина и винограда над крышами домов, и Гилберт запрокинул голову, надеясь, что его пиджак пропитается этим цветочным запахом. Осенью, когда он будет снова в Лондоне, можно будет сидеть около огня и вспоминать, как они ехали по извилистой дороге, а за голубым капотом оставались красные поля мака, казавшиеся красным морем, а над головой висело голубое небо, которое было так высоко и при этом так близко, что можно было залезть на вершину горы и дотронуться до него рукой.

— Вы так хорошо говорите по-английски, — заметил Эйдин, сминая салфетку под стаканом. — В чем секрет?

— Служил две войны подряд рядом с вашими соотечественниками, вот и навострился, — мужчина помотал стаканом, и красная жидкость на секунду выползла за бортик и снова вернулась обратно. — А вы служили?

— Служил, в двадцатом полку, в тридцать девятом.