Несколько раз они свернули по брусчатым улицам, задержались, пропуская повозку с цветами и яблоками, а потом они повернули в какой-то переулок и оказались около небольшого охрового здания, простой постройки с двумя миндалевидными арками. Всего несколько секунд назад они были на оживленной улице, наполненной туристами, экскурсоводами, а сейчас он стоял под тихими сводами, и тишину нарушал только шелест молодой листвы. Мадаленна выпустила его руку и молча прошла в одну из арок. Гилберт последовал за ней. Спустившись по каменным ступеням, он отряхнул брюки, а когда выпрямился, восторженно выдохнул. Это было искусство в чистом виде. Мраморный бассейн, наполненный светло-голубой водой, был вырыт прямо посередине квадратного зала. Светло-серые колонны уходили под своды потолка, выложенного мозаикой, изображавшую Мадонну. Синие, темно-зеленые, красные кусочки сливались в гармоничную картину. Сколько мастеров было в этой Италии, в этой Тоскане, который так и остались неизвестными? Поднялся ветер, и вода, было бледно-голубая, вдруг стала зеленой. Лучи солнца сверкали на белом мраморе — это было настоящее искусство, передать которое не мог ни один художник.
— Как вы нашли это место? — он повернулся к Мадаленне; та рассматривала что-то в воде.
— Не я. — ответила она. — Это мой отец. Он как-то раз показал мне его, когда мне было пять, и с тех пор я прибегала сюда во все наши поездки. Здесь слишком красиво, правда?
— Правда. Теперь я понимаю, почему… — начал он и сбился.
— Почему что?
— Почему вы стали такой, какая есть. — закончил Гилберт; он боялся, что его комплимент смутит Мадаленну, но она только стала еще серьезнее и посмотрела на воду.
— Значит, во всем виноват «Новый Овиль». Это название источника, — пояснила она.
Он не знал, сколько времени они просидели около мраморного бассейна, но когда по всему городу разнесся звон колокола, она вдруг подскочила на месте и взяла его за руку. Осоловело мигая, Эйдин посмотрел на нее, но Мадаленна только поправила его галстук и рассмеялась.
— Пойдемте. Вы же обещали довериться моему выбору.
Они вышли снова на оживленную улицу, и, покрутившись на месте, Мадаленна довольно сказала что-то на итальянском и вошла в небольшой магазин. По виду, там продавали ткани, и не было никакого намека на готовые галстуки и бабочки. Однако ее это нисколько не смутило, и, подойдя к прилавку, она поздоровалась с продавцом и серьезно взглянула на цветные ткани. Мужчина средних лет, в белой рубашке и черном жилете как-то плутовато взглянул на Гилберта и попросил его подойти к зеркалу.
— Вот, — в отражении показалась Мадаленна. — Повернитесь ко мне, пожалуйста. Святые Небеса, — пробурчала она, развязывая галстук. — Кто так вам завязал узел?
— Я. — не без гордости ответил Эйдин.
— Понятно. — проворчав, она привстала на носки и искусно накинула отрез оливковой ткани на шею.
— Вы знаете, что в дружеских объятиях умереть гораздо легче? — пошутил Эйдин, но Мадаленна опять фыркнула.
— Язвительность кардинала Ришелье вам не идет. — она прилежно разгладила складки на ткани и завязала еще один узел.
— Это не язвительность Ришелье, это предусмотрительность Макиавелли.
— Эти господа не особо ценили дружбу.
— Ваша правда.
Ему нравилось следить за тем, как она точными движениями завязывала и развязывала конец ткани, чтобы галстук выглядел еще более элегантно, нравилось чувствовать тепло ее рук, видеть так близко, что можно было разглядеть отражение стекла в серых глазах, и, наверное, его взгляд был слишком пристальным, потому что Мадаленна мельком взглянула на него и отошла обратно к витрине.
— Как вам?
— А мне нравится. — на удивление галстук отлично сел.
Хозяин лавки о чем-то принялся разговаривать с Мадаленной, и Гилберт присмотрелся к своему отражению. Перед ним стоял все тот же идиот, который глупо улыбался этим же утром, но на этот раз он ничего не желал менять. Как бы это ужасно и безнравственно не было, но счастливым он начал чувствовать себя только сейчас.
— No, no, l’hai frainteso. («Нет, нет, вы неправильно поняли.») — донесся до него голос Мадаленны, и он обернулся.
— Что-то случилось?
— Нет, просто, — она почему-то покраснела, и Гилберт достаточно грозно посмотрел на продавца. — Нет, просто этот мужчина решил, что мы…
— Ho solo detto che sua moglie ha un buon gusto. («Я лишь сказал, что у вашей жены прекрасный вкус.») — развел руками продавец, и Гилберт не сдержал усмешки.
Жена. Он знал, что, возможно, выше его и кто-то и может слышать, но чтобы настолько. Судьба, Небеса — он не знал во что верить, когда его разговоры с самим собой так быстро передавались.
— Grazie, è vero. («Спасибо, это правда.»)
Продавец улыбнулся и отошел к кассе, и Эйдин почувствовал, как его толкнули в бок. Мадаленна возмущенно посмотрела на него, но он увидел, что она не рассердилась.
— Мистер Гилберт, что за чепуха?
— Ну, лучше пусть он думает, что вы — моя жена, чем… — он оборвал сам себя и виновато посмотрел на нее. Та только снова что-то пробормотала и отошла в сторону.