Магнолии были свежи (СИ)

Он подошел к машине, и мотор на этот раз завелся не сразу. Мадаленна спокойно сидела на переднем сиденье, читая очередные итальянские новости, а Гилберт все никак не мог завести автомобиль. Сказать сейчас, куда они едут, и Мадаленна могла сразу замотать головой и отказаться. Он бы в ту же секунду повернул бы обратно в город, и весь путь смотрел бы не на дорогу, а на то, как она, стараясь не привлекать внимания, оборачивалась бы назад, что-то шептала про себя и мотала головой, отгоняя дурные мысли. Мадаленна жила всю жизнь в Англии только ради того, чтобы однажды вырваться и приехать туда, где ей всегда хотелось быть. Эйдин знал это чувство — ожидание счастья, большого, глубокого; понимание, что все станет таким, каким должно было быть, однако он знал и то, что временами ожидание этого счастья было гораздо радостнее, чем его получение. Как подарок на День Рождения — по-настоящему счастливым был момент ожидания таинственного нечто внутри, осторожное развязывание лент и срывание оберточной бумаги — вот это и было настоящим волшебством, а потом все как-то блекло. Но ведь для Мадаленны это было гораздо важнее, это не было обычной мечтой; она жила только благодаря мысли, что когда-нибудь Англия позабудется как страшный сон, и на ее место придет Италия — вечно цветущая, веселая, материнская. Надо было ехать.

— Куда сейчас? — Мадаленна расправила газету и развернула путеводитель. — Мы с вами еще не видели фонтан Фонтебранда, помните, о нем еще упоминал Данте в своей «Священной комедии»?

— Да, конечно, — Гилберт осторожно вывернул руль, и колеса мягко покатились по земле. — Но я хотел бы устроить небольшой сюрприз.

— Сюрприз? — она сняла очки и удивленно посмотрела на него. — Что вы задумали, мистер Гилберт, учитывая, что скоро начнется сиеста? Мы же никуда не попадем?

— Немного терпения, и вы все узнаете. — он несколько раз повторил про себя, что не совершает ошибки. — Я расспросил местных жителей, и они посоветовали мне одно замечательное место.

— Какое?

— Положитесь на меня. — помолчав, ответил Эйдин и сжал ее руку. — Пожалуйста.

Мадаленна ничего не сказала; ему показалось, что в глазах у нее промелькнуло знакомое выражение, но потом на лицо упала тень от газеты, то снова стало непроницаемым. Возможно, она почти догадалась, но не хотела, чтобы ее надежды действительно стали настоящими — тогда от них никуда нельзя было деться и пришлось бы смотреть на них без того приятного света, который подсвечивал все иллюзии. Но Мадаленна кивнула, и автомобиль тронулся. Гилберт махнул на прощание мужчинам за столиком, улыбнулся Фабио, и машина въехала в тенистую улицу.

План, который нарисовал его новый знакомый, оказался вполне понятным. Две параллельные друг другу палочки обозначали дорогу, а стрелки куда надо было поворачивать, и через несколько минут они без плутаний выехали на дорогу. Их путь из Милана в Сиену проходил мимо моря, и они смотрели на синий залив, голубое небо и пытались найти точку, где небо и море расходились, но напрасно — они сливались воедино. Дорога к дому Флавио Медичи была другой. Песочно-желтая, она поднималась извилинами к высоким горам, откуда было видно и оранжевые крыши домов, и белый камень стен, и солнце, по утрам светящее в каждое окно дома, а по вечерам, садившееся в эркерах на втором этаже. Поля вспаханных виноградников тянулись длинными полосами светло и темно-зеленого далеко-далеко и тянули за собой запах молодого вина. Здесь все было зеленым, все переливалось этим цветом, все начиналось от него и заканчивалось, даже желтый песок и красные маки светили опалово-зеленым на свету, и от этого дышалось как будто бы легче. Старые развалины часовен и крепостей зияли своими дырами на каждой мили дороги, и они присматривались к этим свидетелям, которые, возможно, стояли тут уже тысячу лет. А вдалеке все окаймляли собой горы, казавшиеся черными на голубом небе. Они стояли не в ряд, некоторые выпирали вперед, другие оставались позади — как зубцы на садовых граблях, но куда бы Гилберт не посмотрел, он везде видел темные пики гор, и он сам не мог понять, что чувствовал — восторг или необъянимое волнение.

Мадаленна ничего не говорила, она только смотрела на дорогу и мяла в руках платок. С ее лица не сходила все та же мечтательная улыбка, которой он радовался с той минуты, как их машина въехала в Сиену. Ее улыбка была другой, она была даже не похожа на ту, которая сияла в Милане — Мадаленна наконец вернулась домой, и Эйдину оставалось только догадываться, как нужно было ломать ее, чтобы это сияние пропало, и на все в мире она принялась смотреть с угрюмой мрачностью. Мадаленна глядела на каждый поворот дороги, трогала мягкие листья, а когда автомобиль останавливался на несколько секунд, аккуратно срывала ветки деревьев и прикрепляла их к платью. Когда автомобиль остановился, пропуская стадо овец, Эйдин почувствовал легкое прикосновение к воротнику своей рубашки, и в следующую секунду там уже невызывающе клонилась к пуговице оливковая ветвь.