Магнолии были свежи (СИ)

Эйдин быстро прошел весь коридор, стараясь не срываться на бег. Комнаты открывались перед ним одна за другой, и все они были полупустыми, словно в них никто и не жил с времен Гражданской войны. Он чуть не споткнулся о пуховую подушку, валявшуюся у него под ногами и застыл на месте. Эйдин все-таки нашел Мадаленну. Большая комната — в этом доме вообще не было маленьких комнат, — она сидела на коленях перед длинным сундуком, спрятав лицо в какой-то ткани. Эта комната была не такой пустой, — около кона примостилось трюмо, в углу стоял еще один сундук, а посередине массивная кровать со столбиками, но без балдахина. И все равно здесь было то же самое ощущение пустоты, прошлого и невозвратимого. Воздух был спертым и пахло пачули и чем-то еще тяжелым, похожим на илан-иланг. Он думал, что Мадаленна не видела его, однако, стоило ему подойти к ней, как она заговорила. Странным был ее голос — веселый, готовый в любую минуту сорваться.

— Это бабушкин шарф. — она осторожно развернула белую ткань, и та принялась весело посверкивать на солнце. — Я помню, как она его надевала, когда выходила в город. Она была самой красивой женщиной во всей Италии. Когда Мария Медичи шла по улице все смотрели ей в сторону.

— Этот мужчина сказал, что вы очень похожи на свою бабушку.

— Чепуха. — отрезала Мадаленна. — Я нисколько на нее не похожа. Мама… Она — ее точная копия, и в красоте, и в характере. А я… — она снова махнула рукой и бережно приоткрыла крышку небольшой шкатулки. — Вот ее портрет, можете посмотреть.

Гилберт взял из ее рук черно-белую фотографию и несколько раз моргнул — ему показалось, что на него смотрела Мадаленна, только чуть старше. Женщина с фотографии была очень красивой, но красота ее была трагичной, словно улыбаясь фотографу, она думала о чем-то страшном. Взгляд больших глаз был направлен сквозь камеру, и Эйдин почувствовал легкое покалывание у затылка, когда внимательнее присмотрелся к Марии Медичи. Длинные косы были уложены знакомым венцом на голове, отчего та была откинута немного назад из-за тяжести прически, аккуратная линия губ была сложена в красивую улыбку, но вот света в ней не было. Что-то надломило эту красивую женщину, и она так и не смогла вырваться из своего собственного ужаса. Гилберт уже видел этот взгляд, у Кэйлин был такой же.

— Ваша бабушка и правда очень красива. — он отдал фотографию Мадаленне, и та положила ее в карман. — Вы чем-то с ней действительно похожи, но у вас другой взгляд.

— Эта фотография была сделана за несколько месяцев до смерти ее мужа, моего дедушки. — Мадаленна закрыла шкатулку и повесила ключ себе на шею. — Этот шарф тогда подарил ей он.

— Красивая вещь. — он заботливо расправил складку на белой блестящей ткани. — Я думал, что не найду вас в этом доме.

— Он всегда был большим, — Мадаленна позволила себе всхлипнуть и сразу вытерла нос платком. — Я всегда терялась в нем, когда мы с папой играли в прятки. Но прадедушка Флавио всегда говорил, что нет смысла жить в доме, если всегда знаешь, сколько здесь комнат.

— Вы были здесь счастливы? — прямо спросил Эйдин, глядя на нее.

— Была. — кивнула Мадаленна. — Хорошее слово в прошедшем времени. Счастливые времена не возвращаются, правда? — она посмотрела на него и усмехнулась; усмешка вышла грустной.

— Прошлое счастье — нет, но люди могут создать новое. — Гилберт с позволения взял шарф и положил обратно в сундук. — Это по нашей власти.

— Помните, — помолчав, сказала Мадаленна. — Я вам сказала, что женщинам Медичи не везет в любви, — он мотнул головой. — Так вот, я не врала. Один раз, — она скривилась, когда встала с колен. — Когда мы говорили о моем другом дедушке на приеме у Хильды, я сказала, что он умер на приисках.

— Лука? — это имя навязчиво вертелось на языке.

— Он. Я соврала. На самом деле он не пропал на приисках. Он умер.

— Всем людям суждено умереть.

Она покачала головой и нетерпеливо махнула рукой.

— Вы не понимаете. Я не слепая и не глухая, я знаю, что все в городе говорят, что Марии не повезло в любви, что Лука умер слишком рано. — она захлопнула сундук и присела на крышку. — Но это полправды. Бабушка вышла замуж очень рано, а дедушка… Он был старше ее, намного. Но они полюбили друг друга, так часто бывает. — она склонила голову набок, и в глаза что-то загорелось. — Они были счастливы, очень. После его смерти бабушка не смотрела больше ни на кого. И она любила его, даже слишком.

— Разве можно любить слишком? — он сел рядом с ней. — Ваша бабушка была счастлива с ним?

— Счастлива? Нет. Она любила его. Но не была счастлива. — на ее лбу появилась знакомая складка. — Она его слишком сильно любила, и на мои именины, последние, которые она застала, Мария пожелала мне только одного — не любить никого слишком сильно.

— Что случилось с Лукой?