Магнолии были свежи (СИ)

— E siamo molto grati a sua nonna per avermi permesso di celebrare questo matrimonio a casa vostra! («И мы очень благодарны вашей бабушке, что она позволила провести эту свадьбу в вашем доме!») — донесся до нее голос Витталио, и Мадаленна кивнула в ответ.

Она всегда скучала по Марии, и когда бабушка еще была жива, и Мадаленна изредка получала письма из теплой Италии, и когда бабушки не стало — тоска по Марии стало чем-то неотделимым от нее, но сейчас ей впервые ее стало не хватать так сильно, что руки сводило, как хотелось прижаться носом к ее переднику. Мария знала бы как поступить в этой ситуации, она бы не корила ее, не ругала, бабушка назвала бы ее «своей звездочкой», крепко обняла, а потом усадила бы за стол. Бабушка знала по себе, какой несчастной могла быть иногда любовь, но не из-за невозможности быть рядом с любимым человеком, а из-за того, что эта возможность сама лезла в руки, а принять ее не хватало духа. Бабушка сказала бы ей, что Мадаленна ответственна за все, что произошло, но ее вины в этом нет, просто так иногда бывает, что два человека влюбляются друг в друга и не видят смысла искать чьи-то еще объятия. Мадаленна и сама могла сказать себе все это, но успокоения ей эти слова не принесли, ей нужно было слышать ее голос.

Автомобиль мягко подъехал к знакомым воротам, и она посмотрела на желто-белый дом. Он изменился. Вчера особняк не жил, он поддерживал себя только воспоминаниями и скользил в них сквозь знойную дымку — март в Тоскане всегда был теплым. А сегодня отовсюду слышались голоса, кто-то радостно смеялся, с деревьев падал длинный светлый тюль, и сколько людей бегало вокруг кустов гелиотропов; на секунду Мадаленне почудилось, что она вернулась на несколько лет назад, когда в их доме проводились свадьбы чьих-то родственников, и весь особняк наполнялся запахом засахаренного миндаля, цветков апельсина и радостной возней — в каждой комнате были дети, взрослые бегали разрумяненные и говорили такие красивые и незнакомые слова: «Жаккард, вуаль, турмалины, приданое», от всего этого веяло какой-то тайной, каким-то праздником, и становилось сразу же весело. Мадаленна все ждала, что ревность больно кольнет ее — ведь никто, кроме нее и ее семьи не имел права радоваться в этом доме, — но на душе было спокойно: этому дому нельзя было быть одиноким.

— Вы же не возражаете? — услышала она голос Эйдина и помотала головой.

— Нет. Этот дом всегда был таким, и сейчас, — она замолчала и посмотрела на украшенный сад. — Сейчас он наконец-то стал дышать.

— Appolonia voleva che venissi! Volevo vederti al mio matrimonio! («Апполония так хотела, чтобы вы приехали! Так хотела видеть вас на своей свадьбе!») — к ним подошел сияющий Витталио, обвешенный сумками.

— È molto gentile da parte sua. Posso aiutarla? («Это очень мило с ее стороны. Давайте я вам помогу?») — она хотела взять один мешок, из которого высовывались конфетти, но мужчина замахал руками.

— No, no, non c’è bisogno! Andate in casa, riposatevi! («Нет, нет, что вы, не надо! Идите в дом, отдыхайте!»)

— Allora è meglio che trovi vostra figlia, forse c’è qualcosa da aiutare. («Тогда я пойду найду вашу дочь, может быть смогу чем-нибудь помочь.»)

Мадаленна уже прошла к саду, когда Витталио снова ее окликнул, и она остановилась. Мужчина сконфуженно улыбался и мял в руках какую-то бумажку.

— C’è qualcosa che non va? («Что-то не так?») — спросила Мадаленна.

— Lei è… («Вы же…») — замялся он. — Le dispiace se organizziamo un matrimonio a casa sua, vero? («Вы же не против, что мы устраиваем свадьбу в вашем доме?»)

— No, sono solo felice. («Нет, я только рада этому.») — улыбнулась Мадаленна. — Questa casa è stata sola da troppo tempo, e ora è come prima. («Этот дом был слишком долго одиноким, а сейчас тут все как было раньше.»)

— Grazie! Grazie mille! («Спасибо! Большое вам спасибо!») — воскликнул Витталио и неожиданно обнял Мадаленну.

Она снова была в своей большой семье, ей были рады, ее любили и ценили. Необычное это было чувство, словно она наконец вернулась к тому, что так долго ждала и искала. После всех сражений со львами и драконами, пилигрим все-таки нашел свое место. Встряхнув плечами, Мадаленна открыла входную дверь и прошла в коридор. Она здесь так часто бегала ребенком, что могла с закрытыми глазами добраться и до зала, и до комнаты Аньезы, и до мастерской Флавио — в ее воспоминаниях все было таким ярким, что нужно было только послушать внутренний голос и позволить ногам самим вести себя. Она прошла по светлому коридору, и мимо нее прошли три молодых девушек. Они о чем-то быстро говорили, и Мадаленна смогла расслышать только: «свадьба, фата, невеста». Наверное, они были подругами Апполонии, однако когда они поравнялись с ней, девушки остановились и что-то зашептали друг другу на ухо.

— È la nipote di Maria? («Это внучка Марии?») — услышала Мадаленна.

— Si ‘, è la nipote di Maria, e sa benissimo l’italiano. («Да, это внучка Марии, и она прекрасно понимает итальянский.») — проворчала она и, не обращая внимания на смущенные извинения, прошла дальше по коридору.