Магнолии были свежи (СИ)

Когда Мадаленна думала о его возможной смерти, ей казалось, что сердце должно будет разорваться от боли. Садовник был единственным, кто так долго поддерживал в ней тягу к жизни; единственным, кто открыл ей страшную истину — и без любимых можно и нужно жить на свете. Садовник учил ее бороться, не плакать и не просто существовать столько, сколько отмерено судьбой, а чувствовать все в настоящей жизни — цвета, вкусы, запахи. Он научил ее радости и свету, открыл, что прощание не всегда обозначало скорбь. А теперь он ушел сам, оставив ее не на перепутье, а в белой комнате, где не было ничего. Не было его. Ей казалось, что сердце разорвется от боли, когда она приедет в Портсмут. Ей думалось, что она и шагу не сможет ступить, чтобы не заплакать. Она надеялась, что сможет чувствовать хоть что-нибудь, прежде чем окажется в синеватой пустоте, где не было ни выхода, ни входа. Но Мадаленна была спокойна. Она не плакала, когда ей отдали завещание, по которому все теплицы становились ее. Она не плакала, когда пришла вместе со всеми в его небольшой дом. Она не плакала, когда кто-то из клуба садоводов трогал ее за плечо и говорил соболезнования. Ей только хотелось удивленно посмотреть на них и спросить, почему они все такие грустные, ведь ничего страшного не случилось. Филип Смитон просто уехал на несколько дней в другой город, и эти несколько дней могут быть долгими, очень долгими. Вот и все. Мадаленна всегда теряла всех, кого любила.

***

Колесо велосипеда вывернулось, и она с грохотом свалилась на землю. Ей и раньше случалось падать с сиденья, но чаще всего удача оказывалась на ее стороне, и она падала прямиком на мягкий мох или на притоптанный ил; после этого немного болел бок, она хныкала, и дедушка, уговаривая ее, дарил снова несколько шоколадок. Но на этот раз удача, вероятно, была у кого-то в гостях, потому что она упала ровно на квадрат асфальта перед красной дверью Волшебника. Она крикнула от боли — камень вонзился ей в ногу до крови, но из сторожки никто не вышел. Она крикнула еще раз — дедушка всегда помогал ей, когда она падала, — но и во второй раз никто на помощь ей не пришел. Она хотела заплакать, но, посмотрев по сторонам, раздумала. Какой смысл был плакать, если тебя никто не слышал? Да и вообще плакать ей не нравилось — от этого всегда наливалась тяжестью голова, да и строгая бабушка могла дать несколько оплеух, если ее голос был слишком громким. И, в конце концов, ей было уже семь лет — в это возрасте уже не плакали. Можно было посопеть, пообижаться на несчастный руль, на плохое сиденье велосипеда, но плакать — нет. Ее бы засмеяли все в городе. Она немного посидела на корточках, сжав зубы, чтобы попривыкнуть к боли в колене, а потом зажала небольшую ранку рукой и отодвинула велосипед в сторону. Красная дверь вдруг открылась.

— Молодец. — прозвучал рядом с ней спокойный голос. Она посмотрела наверх.

Около нее стоял Волшебник с небольшим пузырьком в руках и пакетом с бинтами. Его строгое лицо сегодня было мягким, он снова улыбался, и она потерла опять занывшую ногу.

— Это все новый велосипед, — она кивнула в сторону синего руля. — Это из-за него я упала.

— Я бы не сваливал все на велосипед. — серьезно посмотрел на нее Волшебник. — Просто тебе нужно больше практики, а велосипед тут не виноват.

— Может, — она пожала плечами и пискнула, когда щипучая жидкость коснулась ранки; из глаз брызнули слезы. — Больно!

— Неприятно. — подтвердил Волшебник. — Но вовсе не стоит твоих слез. Поверь мне, Мадаленна, в этом мире надо плакать только из-за очень страшных вещей. На пустяки надо просто пожимать плечами. Понимаешь?

Она кивнула. Волшебник хлопнул ее по плечу и исчез в домике, но дверь не закрыл. Она не была уверена, что ей следовало оставаться на этой поляне, и она не знала, выйдет ли Волшебник еще раз, но что-то удерживало ее на месте, и ноги никак не могли сдвинуться. В домике что-то упало, и она подпрыгнула на месте от неожиданности. В двери все-таки показалась седая голова, и Волшебник вышел с небольшим свертком в руках.

— Открывай.

— А можно?

Бабушка никогда не дарила подарков, даже запрещала дедушке и маме; говорила, что все это — баловство. А если подарки и случались, то ей приходилось ждать кивка суровой бабушки, прежде чем потянуть за красивые ленточки. Но Волшебник кивнул раз десять, и она спросила его еще ровно десять раз, и только на одиннадцатый потянула на себя бархатную ленточку. Из мешочка выпал небольшой камешек, прозрачный с одного бока, голубой — с другого. Она читала о таких камнях в большой книге в золотой обложке. Там говорилось, что такие драгоценности прятали в одной вечно зеленой стране, где радуга раскидывалась с одного берега реки на другой, и странные существа в больших шляпах прятали эти камни в большие глиняные горшки.

— Красивый… — прошептала она, разглядывая сокровище.

— Когда тебе исполнится двадцать, у тебя будет целый набор украшений из таких камней. — в глаза Волшебника что-то заблестело, и он отвернулся. — А теперь иди, иначе твоя суровая бабушка будет тебя искать.