Магнолии были свежи (СИ)

Третий день подряд она выходила из Стоунбрукмэнора и шла по дороге, потом переходила ручей и выходила в поле. Несколько минут, и она оказывалась у знакомой таблички, а потом поворачивала обратно. Ей было невыносим вид большой дороги, ей был ненавистен лес, Мадаленна хотела разломать теплицы, потому что человека, ради которого она приходила туда — его больше не было. Филип Смитон все в своей жизни делал правильно и верно. Его единственной ошибкой стала собственная смерть. Она хотела заплакать, хотела разрыдаться до головной боли, но единственное, что она делала — останавливалась у ворот и смотрела на дверь, ожидая, что из трубы пойдет дымок, и знакомый голос позовет ее по имени. Тишина. Она теперь окружала ее и не давала дышать. Мадаленна собиралась свыкнуться с мыслью, что она теряет всех, кого любит, но это было не так просто. Ей хотелось, чтобы хоть раз эта заклятая закономерность прервалась.

Камни в туфлях мешали ей идти, но она не останавливалась. Приветственная табличка все так же болталась на ветру, и Мадаленна мельком взглянула на нее. Нужно было зайти в дом, нужно было удостовериться, что все хорошо, но она застыла у двери. Когда дедушка привел ее сюда первый раз, она тоже стояла у этих ступеней. Стояла и думала, что, наверное, в этой комнате живет настоящий Волшебник. Потом дверь открылась, и она чуть не упала от потрясения. Тогда маленькая Мадаленна действительно поняла, что волшебство существует, и вот тогда от дома Филипа ее уже было не оттащить. Она улыбнулась, когда вспомнила, как притащила целую коробку с живыми жуками Волшебнику, потому что бабушка раскричалась на весь дом, стоило ей показать этих замечательных личностей, и снова отвесила оплеуху. Даже мама отказалась смотреть на короедов и майских и попросила отнести их куда-нибудь подальше. Воспоминания о прошлом так перемешались с настоящим, что Мадаленна почти видела эту коробку, стоявшую на ступеньках и садовника, улыбавшегося, когда она показывала жуков с блестящей спиной.

В теплицах что-то упало, и она вздрогнула. Там, наверное, был большой непорядок после вчерашнего дождя, мистеру Смитоно стоило там убраться.

— Мистер Смитон, у вас что-то упало! — крикнула она.

И только когда пустота ответила ей тишиной, Мадаленна потрясенно оглянулась, и осознание произошедшего ясно представилось ей. Она была одна. Одна. Одна. Одна. Слез не было, была только боль, и она осела на землю, закрыв глаза руками. Отчаяние остро дергало ее из стороны в сторону, и Мадаленна так сильно вцепилась в волосы, что чуть не вырвала прядь. Теперь она была одна.

***

Ничего не предвещало беды. Он ушел так быстро и так рано, что она сама не поняла, как смогла его потерять. Дедушки больше не было, и с этим нужно было как-то жить. Она ходила по дому как потерянная, заглядывала в комнаты, надеясь, что дедушка просто спрятался и обязательно найдется. Но все это было детской чепухой. Дедушка умер, а, значит больше никогда не вернется. Несколько дней она все еще просыпалась по утрам с мыслью, что надо подбежать к нему, обнять, рассказать все, что успело ей присниться, но потом она вспоминала, что дедушки больше не было и останавливалась на пороге его комнаты, не смея туда войти.

Все сразу изменилось. Бабушка стала злая, как осенняя муха и постоянно кричала на них с мамой. Говорила, что они бесполезно занимают место, что им нужно было остаться там, откуда они были родом. А еще Бабушка стала очень радостная. Она не знала, как это объяснить, но Бабушка теперь постоянно звонко смеялась, бегала по дому, и в ее глазах загорались особенные, злые огоньки. Бабушка теперь все время звала ее «Мэдди», и это имя было настолько противным, что ей хотелось закрыть уши, только чтобы не слышать его. Бабушка говорила, что они — итальянское отродье и обязаны быть благодарны ей за то, что она пустила их на порог. Но всякую благодарность нужно отрабатывать, поэтому им придется работать точно так же, как и все прислуге. Бабушка была нехорошей, но мама дрожащим шепотом говорила, что все это — последствия ухода дедушки. Но она не верила.

— Ты теперь живешь в моем доме, — сказала Бабушка, протягивая ей серое платье. — И должна быть благодарна мне за это, слышишь?

Она смотрела на эту женщину и не чувствовала ничего, кроме глухой ненависти. Это была не ее бабушка. Бабушкой была Мария — добрая, милая, заботливая, хорошая, которую она любила, и к которой она очень хотела попасть. А эта напоминала старую ведьму из фиолетовой Книги Сказок. Но она не собиралась бояться этой ведьмы. Она посмотрела прямо на нее и сурово свела брови. Лицо Бабушки исказила судорога, и она тряхнула свою внучку за плечо.

— И не смей на меня так глядеть, мерзкая девчонка! Думаешь, что можешь вести себя так же, как твоя мать? Так нет, — ее голос стал еще громче. — Твой дедушка, твой вечный заступник, тебя слишком сильно избаловал, но его больше нет! Он умер и заруби себе на носу — в моем доме ты обязана вести себя прилично! Поняла?