Магнолии были свежи (СИ)

Она долго думала и разбирала свои драгоценности. Сначала она решила, что можно подарить коллекцию камней — ее она собирала целый год, и как бы не жаль было с ней расставаться, она решила, что для Волшебника это будет самый подходящий подарок — камешки лежали в коробке из-под датских леденцов и всегда сверкали, когда она приоткрывала крышку. Но дедушка сказал, что у Волшебника уже был похожий ларец с сокровищами, и чтобы она оставила их себе. Тогда она решила расстаться с большой коллекцией журналов про природу. Папа выписал ей их из Европы, из самого Корка, и она с удовольствием рассматривала цветные картинки, на которых были изображены далекие города и страны; она всегда размышляла, в какой из них может оказаться сам папа. Но оказалось, что на нескольких страницах расползлись предательские пятна от слез, и она отложила журналы в ящик. Тогда пришел черед большой книги в фиолетовой шелковой обложке с золотым обрезом. Это была ее любимая книга сказок, мама всегда читала ее перед сном, но она никогда не засыпала, прежде чем сказка заканчивалась, ей всегда было интересно дослушать, чем закончится борьба принца с драконом, или выйдет ли наконец принцесса из своего заточения. Книга была любимой, но ей вдруг захотелось, чтобы она лежала на полке у Волшебника, ведь где еще ей было место, как не в зачарованном домике?

Она собралась рано утром и вышла из дома. Обычно ее не пускали гулять одной, но в семь утра все еще спали, и ее никто не заметил. Она точно не знала, когда именно у Волшебника было День Рождения, дедушка сказал, что в конце июля, но она и не выпытывала — волшебники вообще отличались большой скрытностью. Быстро пробежав мимо узкой реки по мосту, она вышла к полю и ровно через несколько минут уже была у домика. А вдруг Волшебника не было дома, мелькнула страшная мысль, вдруг он куда-то ушел, и теперь она вообще его больше не найдет? Такие случаи были; волшебники исчезали, никому слова не сказав и больше уже не появлялись. Но не успела она задрожать от страха, как дверь распахнулась, и на пороге появился Волшебник.

— Мадаленна! — улыбнулся он. — Что ты здесь делаешь так рано?

— Это вам. — она протянула ему книгу, и Волшебник недоуменно посмотрел на нее. — Это подарок.

— Подарок? Мне?

— Да. — кивнула она. — Дедушка сказал, что у вас было День Рождения, только не сказал когда, а День Рождения всегда получается плохим, когда нет подарков.

— Это точно. — тихо ответил Волшебник.

Она улыбнулась и сразу нахмурилась, когда увидела, что Волшебник достал из кармана носовой платок и приложил к глазам. Ей тоже захотелось плакать. Неужели ему не понравился подарок?! Она так и знала, что нужно было дарить коллекцию камней, но ведь книга была самой красивой, и у нее была такая хорошенькая золотая закладка…

— Вам не нравится? — она старалась не плакать.

— Очень, мне очень нравится. — теперь он снова улыбался, и ей стало легче. — Очень красивый подарок, спасибо тебе большое. Мне просто жаль, что тебя не видит Грейс.

— А кто такая Грейс?

— Моя жена.

— А разве у волшебников есть жены? — удивилась она; в книге сказок про это нигде не было написано.

— Есть, — в глазах у Волшебника снова что-то блеснуло. — Просто их отбирают у них слишком рано. Заходи, Мадаленна, я тебя напою чаем.

Она зашла в волшебный домик и впервые почувствовала неприятное ощущение. Ей стало стыдно, но ощущение повисло в ней и никак не уходило. Она не хотела возвращаться в свой дом. Она не хотела возвращаться в свою комнату, к своим игрушкам и плюшевому ослу, которого ей подарила мама. Ерзая на табуретке, она подтянулась к столу и взяла в руки чашку сливового цвета. Ей хотелось остаться в домике Волшебника.

***

Мадаленна не смогла зайти в сторожку. Она ходила вокруг нее третий день и не могла открыть дверь. Та блестела на солнце все той же красной краской, и где-то в глубине чернел замок, но Мадаленна не могла взять ключ из-под коврика и открыть дверь. Она знала, что не выдержит этого и скорее упадет в обморок прямо на ступеньках, чем вдохнет знакомый запах кофе, газет и чернил и не сможет позвать больше мистера Смитона. Внутри ее начинало разрывать на части; боль была и никак не хотела ухолить. И самое страшное было в том, что Мадаленна начинала понимать, какой безвозвратностью отдавала смерть. Уход дедушки был легче, когда она беззвучно плакала на тахте садовника, а он сидел рядом и спокойно гладил ее по волосам; смерть Марии растаяла в заботах по дому, которые сразу переложила ей на плечи Хильда. Теперь Мадаленна была одна, и у нее не было даже сил на то, чтобы оплакать Филипа Смитона.