Магнолии были свежи (СИ)

— Мисс Мантел, пожалуйста, не отвлекайтесь. — прервал ее Гилберт. — А вы, мисс Стоунбрук, если готовы, можете идти отвечать.

Мадаленна так брякнула ручкой о парту, что несколько человек вздрогнуло. Гилберт смотрел на нее, и на секунду ей показалось, что он улыбнулся. Ну ничего, она тоже еще посмеется. Мадаленна решительно пробралась мимо длинных скамеек и громко отодвинула стул.

— Если говорить об общем понятии своеобразия творчества Рафаэля, то можно отметить абсолютную гармонию линий, чистоту красок, — она хотела продолжить, но Гилберт взял листок из ее рук и прервал.

— Благодарю за ответ, но эти работы я проверяю письменно. — Мадаленна хотела встать, но он мельком взглянул на нее и попросил остаться. — Не уходите, это не займет много времени.

В аудитории поднялся негромкий гул, всегда сопровождавший проверку чужих работ, и Мадаленна поймала себя на мысли, что наблюдает за Эйдином. Он неторопливо искал ручку с красными чернилами, потом также неспеша проверял, пишет ли та, а та смотрела на легкое движение его рук, и никак не могла осознать, что все несколько дней назад она искала в них спасения и утешения. Мадаленна пыталась поймать его взгляд, но Эйдин так же невозмутимо смотрел на ее листок, а потом тень упала на его лицо, и, не проверяя, он вывел четкое «Очень хорошо». Она подтянулась на стуле и вгляделась в работу. Та была абсолютно чиста, он даже не стал проверять ее, просто поставил красивый росчерк и протянул ее обратно.

— Сэр, вы не проверили ее.

— Вы сомневаетесь в моей компетенции? — саркастично улыбнулся Гилберт, и Мадаленна отшатнулась от него. — Или вы недовольны оценкой работы?

— Я недовольна тем, что вы поставили эту оценку авансом, не проверяя.

— Вы же сами написали, что волнуетесь о возможности спокойно продолжать обучение, разве не так? Вот, пожалуйста. Можете не волноваться.

Мадаленна подумала, что ослышалась. Он не мог сказать такое ей. Не мог! Вероятно, мир сходил с ума, или она сама медленно становилась сумасшедшей, ведь такие слова нельзя было произносить. Может быть, Эйдин шутил? Мадаленна заглянула в его глаза, но те были такими же холодными и спокойными. Нет, Эйдин не шутил. Он отлично понимал, какую боль приносит своими словами и все равно продолжал, не задумываясь. В груди болезненно дернуло, и Мадаленна постаралась глубоко вздохнуть, но вместо этого услышала только хрип. Она посильнее вцепилась в стул и быстро заморгала. Она знала, что написала письмо; знала, что не ответила на звонок и не спустилась, когда он пришел. Но она не была виновата! Не была! Потому что могло пройти еще несколько лет, а за ними еще, и все равно Мадаленна продолжала бы сидеть одна в запертой комнате потому, что не было никого, кроме него.

— Значит, вы поверили, — невольно вырвалось у нее, и впервые за этот долгий день Мадаленна увидела что-то знакомое в его лице.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Вас устраивает оценка?

— Вы поверили во все то, что я написала, — тихо сказала она; ее все равно никто не слышал. — Вы даже не задумались, почему я это написала.

По лицу Гилберта пробежала судорога, и он переложил бумаги на другое место. Мадаленна видела, как в его глазах мелькало что-то знакомое, но она не обращала на это внимание — вместо всего осталось одно глухое отчаяние с болью, и она никак не могла раздышаться.

— Почему же, я задумался. Все предельно ясно. Так вас устраивает оценка?

— Значит, вы такого мнения обо мне.

— Мне очень жаль, но все разговоры на отвлеченную тему ведутся не в учебное время и не в стенах этого кабинета. Спрашиваю последний раз: вас устраивает оценка?

Так ее еще никто не оскорблял. А это было занятно — наблюдать, как любовь медленно превращалась в ненависть. Плакать расхотелось, захотелось рассмеяться. Очень громко, очень заливисто и звонко. Как Линда? И как только у нее получалось так прекрасно смеяться, будто колокольчики звенели, всем сразу хотелось подхватить этот смех и не задумываться, что под ним скрывалось. Может, если постараться, то у нее тоже получится? Но не только Линда умела красиво смеяться, Бабушка тоже могла подражать серебристому звону на манер Лины Кавальери, когда была молодой, так что же сделала бы Хильда Стоунбрук, если бы ее так оскорбили? Повернулась и ушла бы? Заплакала и сказала, что нельзя быть таким жестоким? Нет, выпрямилась Мадаленна, Хильда Стоунбрук никогда бы до такого не опустилась. Если ее считали таким ужасным человеком, она старалась не разочаровывать людей в их убеждении. И ее внучка не станет. Она вся разом подтянулась, отчаяние перешло в исступление, и в глазах загорелись опасные огоньки. Она заметила, что Гилберт наблюдал за ней, и, сложив руки на груди, оттолкнула листок.

— Нет, не устраивает. Ставьте «отлично», мне не хочется, чтобы пострадал общий балл.