Магнолии были свежи (СИ)

Кто-то хотел отобрать у нее последнее, за что она держалась, и Мадаленна непонимающе посмотрела на свою тетрадь — почему у нее забирали все, что ей так было нужно. Почему-то все вокруг замолчали и посмотрели на нее. Потом зашептались. Не глядел только он. Мадаленна почувствовала, как руки стали такими холодными, что сразу же могли заморозить все вокруг. А еще в голове не было ничего, кроме странного звона и переливающихся колокольчиков. Если выставить счет Линде за все, что она потеряла, она могла ей подобрать хорошего доктора?

— Господи, Мадаленна, ты вся белая!

Белая, конечно, она белая, разве ей нужно быть красной?

— Мистер Гилберт, ей нужно к медсестре.

— Разумеется, если студенту нужна помощь, пожалуйста.

Он даже не желал произносить ее имя. Не смотрел в ее сторону, а что-то помечал в большой папке, а когда оглядывался по сторонам, она могла видеть, как весь коридор отражается в прохладных голубых глазах. В теплицах, в теплый августовский вечер она впервые увидела его улыбку. И тогда же подумала, как будет сложно переносить его холодный взгляд. А эти голубые глаза могли быть холодными, могли быть равнодушными. Голубое озеро превращалось в глыбы льда, и те резали как ножи. Он глядел сквозь нее, и от этого Мадаленне стало так плохо, что ей показалось — не обморок с ней случится, а смерть. Прямо в университетском коридоре. Наверное, со стороны это было бы патетично — упасть в красном костюме на желтые плиты и ждать, пока все начнут носиться около нее. Первый раз в жизни Хильда Стоунбрук решил прийти на помощь своей внучке. Мадаленна вдруг представила себя лежащей на полу и почувствовала холодный взгляд. Он бы оценил это представление. Она бы никогда в жизни так не унизила себя. Мадаленна выпрямилась и вспомнила, как Бабушка смотрела на тех, кого не знала.

— Благодарю, со мной все хорошо. Я просто немного устала. Если вы не возражаете, сэр, я хотела бы попросить у вас ключи, чтобы открыть кабинет.

— Разве он не открыт?

— Нет, сэр.

— В таком случае возьмите их в деканате.

И голос был холодным. Он сам будто бы превратился в большую глыбу льда — в голубоватой рубашке, с синими запонками и таким же галстуком. Мадаленна могла бы крикнуть — как можно с ней так разговаривать, она могла бы умолять его не мучить ее, она бы пошла за ним, куда бы пошел он и не оставляла его ни на минуту, потому что понимала — если Гилберт уйдет, то она снова окажется в той белой комнате, где не было ничего и никого. Почему мистер Смитон не предупредил ее, как важно было уметь сохранять лицо, когда все вокруг рушилось, становилось зыбким и хвататься было не за что? Мадаленна выпрямилась и расправила плечи. Пусть ей будет больно, пусть вечером она снова станет лежать на кровати и смотреть в потолок, а потом схватится за снотворное, но сейчас, здесь ничем нельзя было выдать своих чувств. Пусть он ее больше не любит, пусть он ее ненавидит, но уважать ее Гилберт был обязан. Как студента, как подающего надежды будущего научного работника. Ей не нужны жалость, внимание, Мадаленне было нужно, чтобы ее уважали. А все остальное — ерунда.

— Спасибо, сэр. — она повернулась к одногруппникам. — Я сейчас схожу за ключом, кто-нибудь видел мистера Дженсена?

— По-моему, он был в сто девятой аудитории.

— Пожалуйста, найдите его и сообщите, что начинается опрос.

Дженсен нашелся, Мадаленна забрала нужные ведомости, и всю дорогу от деканата до аудитории она разговаривала сама с собой. Надо было забрать папин костюм из химчистки, заказать несколько штук брюссельской капусты для Фарбера — у мамы планировался небольшой вечер, а у дворецкого всегда прекрасно получалась сладкая капуста. Еще надо было обязательно зайти в книжный и купить побольше белой бумаги и чернил для шариковой ручки, те у нее стали заканчиваться. И еще следовало… О, ей много чего следовало. У Мадаленны было так много дел, что ей совсем некогда было сидеть и оплакивать какую-то ерунду, она и позабыла из-за чего так расстроилась. Можно было переживать из-за смерти любимых людей, но никак не из-за разбитого сердца. Так вот, ей еще следовало зайти в ателье и… Она вдруг резко остановилась посередине коридора и присела на скамейку, свесив голову вниз, словно у нее резко разболелся живот. В горле все горело, внутри все горело, но она снова не могла заплакать. В глазах щипало, но они были сухими. Боли не было, оставалось глухое отчаяние и понимание того, что она натворила.

— Мисс Стоунбрук, я хотел попросить вас, — Эйдин вышел из кабинета, но Мадаленна не видела его лица; она и так знала, что то было равнодушным. — Что с вами?

— Я потеряла, ручку, сэр и стараюсь ее найти.

— Если вам так нехорошо, обратитесь к врачу. Не стоит срывать опрос для всей группы.