Вдруг Андрия охватило давно забытое щемящее чувство восторга — искристого, неуправляемого. Он как будто помолодел, омытый этим слепым лунным дождичком. Он снова стоял на перепутье, все шляхи расстилались перед ним, рядом переступал с ноги на ногу Орлик, висела на поясе верная сабля — чего еще надобно козаку?! Опасности? Вот уж ее точно в ближайшие дни у Андрия будет предостаточно!
Он запрокинул лицо к небесам — дождь уже прекратился. И — да! — там кошкой мокрой, бешеной выгибала свой хребет темная радуга. Один ее конец исчезал где-то за верхушками дальнего леса, другой же упирался в лысый холм, что торчал, ровно последний зуб во рту старца, совсем близко от колодца на перекрестке.
— Ну давай, Орлику-братику! Не подведи!
Конь, фыркнув, помчался к холму. По неширокой, хорошо утоптанной тропке они буквально взлетели наверх, ветви кустарника, густо покрывшего этот бок холма, когтили Орликовы бока и шаровары Андрия.
Приехали. Встали, чтоб отдышаться.
Совсем рядом тянулась к небу радуга. Ее мощный костяк переливался всеми оттенками черного и уходил куда-то ввысь. Ярчуку почудилось, что колонна радуги тихо, почти на самом пределе слышимости поет мрачный гимн ночи — и тому, что в ночи стремится выбраться в этот мир
Где-то в кустах, ниже по склону, тяжело вздохнули и завозились. Встревоженный козодой разорвал надвое воздух над Ярчуковой головой и сиганул кверху, наткнулся на радугу, пронзительно вскрикнул — квир-рр-р!!.. — пропал. В кустах продолжалось движение, кто-то продирался через чащу к верхушке холма.
—
—
Он легонько тронул Орликовы бока каблуками (шпор никогда не надевал!), направляя его прямо туда, где радуга входила в землю.
И они въехали.
В землю.
Никогда раньше Ярчуку не приходилось наведываться в Вырий этим путем. Да, признаться, он и в Вырии-то бывал не так часто, как полагали многие, чье знакомство с характерниками ограничивалось дедовскими сказками на печи. Нечего живому человеку лишний раз соваться в мир нежити! — это Андрий усвоил с первых же уроков у своего наставника, старого слепого характерника со странноватым прозвищем Свитайло.
Мир наш, объяснял Свитайло, устроен так: мы живем в Яви; когда же приходит человеку время помирать (то есть
И доля у них тоже — разная.
Возьмем тех же чародеев-колдунов, бабок-шептух и прочий люд ведовской. Почему «ведовской»? Да потому что ведают побольше обычного человека. Но и расплата за то им выходит тяжелая, не зависящая, к слову сказать, от того, добро или зло творили они в Яви. Главное тут, что шли они супротив Христовой веры, которая вот уж несколько столетий как воцарилась на наших землях. Нет, сынку, я сейчас не о вреде или пользе православия говорю — мне ли о таких материях судить?! Я о том, что ведуны всякие (да вот хотя б мы с тобой), даже если добро людям приносят, все ж таки против Господа идут, нарушают Христом заповеданное. Так, во всяком случае, мне один монах объяснял… Крепко мы тогда заспорили с ним… ну, неважно. Важно то, что после смерти своей, ежели человек сильно был к Яви привязан, про-Явь-лялся здесь ярко, значительно, — сложно ему к Господу идти, нет ему пути по шляху Господнему, приходится свой торить, через другие пространства.