Они стояли на дне огромного котлована, этакой жертвенной чаши природы. Склоны алели неправдоподобно яркими полосами-потеками. Ярчук знал, что это не кровь: кровь — она не такая, тусклее и… живей, что ли.
И действительно, когда подъехали ближе, Андрий увидел, что алые полосы — всего лишь кустики травы, довольно необычной и по цвету, и по форме — но все-таки травы. Орлик потянулся к ней мордой, принюхался, но так и не сорвал ни листочка.
Андрий тем временем приглядел уже тропку, по которой можно было выбраться отсюда. Небо над ними наливалось чернильной тяжестью — здесь, в Вырие, смена дня и ночи происходила по-другому. Как правило, если в Яви был день, здесь царила ночь — и наоборот. Но в зависимости от времени года случались расхождения, впрочем, не слишком большие. Ведь там, откуда приехал Ярчук, вот-вот должно было настать утро.
Что ж, значит, нужно ехать быстрее. А потом уж он отдохнет, они с Орликом отдохнут.
— Дядьку! Дядечку, родненький! Где это мы?!
Даже если бы Орлик вдруг (Вырий все-таки!) заговорил, вряд ли — таким тонким хлопчачим голосишкой. Ярчук оглянулся: так и есть! От же ж нечистая сила! Ну не продохнуть от бисовых отродий — явились уже!
Вернее, явился, поправил себя Ярчук. Потерчонок был один, что само по себе казалось странным: обычно эти духи сгубленных ребятишек ходят по двое-трое, каким-то сверхъестественным чутьем отыскивая себе подобных и сбиваясь в стайки. А этот — одиночка.
Может, новый, недавно померший?
— Дядечку, не молчите! Пожалуйста, дядечку!
«Что ж ему сказать-то?!»
Малый ведь не догадывается, что с ним сталось. Умирая, такие, как этот, сильно держатся за жизнь — и поэтому попадают в Вырий, а не уходят Господним шляхом за окоем. Теперь ему слоняться здесь, иногда проваливаясь в Явь, пугая людей… Вечный страх, обида, непонимание того, что случилось.
Ни разу в жизни Ярчук не обидел ни единого ребенка, вообще всегда был ласков с детьми.
Неважно. Он поклялся.
— А ну-ка, поберегись, малый!
В глазах хлопчика застыла горькая горечь — Андрий сплюнул, будто выжевал сноп полынной травы.
— Гэть от коня! Он у меня опасный, гляди, копытом как вдарит!..
Сказал — и стыдно стало, хоть сквозь землю проваливайся!.. Да ведь уже провалился.
Но ведь клятва!
— Дядьку… Орлик… он же добрый, какой же он опасный?
Вот тебе, Андрий, и потерчонок!
— Ты откуда знаешь, что коня Орликом кличут?
— Так то ж я с ним у колодца дожидался, пока вы придете! — затараторил хлопец. — Только я на холме прятался, мне не велено было на глаза вам показываться. Тот дядька, что раньше с сундучком проходил через наше село, а потом без… ну, тот, который меня попросил коня постеречь — вот, глядите, и червонец дал, взаправдашний! — так он велел, чтоб я на глаза вам ни-ни! Я и не думал. А вы — р-раз и прямо на меня как поскачете. А я… А потом вы на холм — и исчезли. А я туда — и вдруг как будто кто-то мне по лицу паутиной провел. И я тутоньки.
Он всхлипнул:
— Дядьку, а где мы?
— А тебе куда надо попасть?
— Мне б обратно, домой. — Он назвал село, что стояло недалеко от Межигорки, через него Андрий проезжал вместе с братчиками по пути в монастырь.
— Ну так я тебя довезу. Сидай. Как звать-то тебя?
— Мыколка.
— Мыколка… Лучше б, Мыколка, оказался ты потерчонком, ей-богу!
— Чего? — не понял хлопчик.
— Та ничего. Не слушай старого дурня, а лучше гляди на дорогу да по сторонам. Только чур — все вопросы потом. По рукам?
— По рукам!..Дядьку, а все-таки где мы?
Глава четвертая
СМЕРТЕЛЬНЫЙ БРАТ
— Что, самый настоящий Вырий?! — в который раз переспросил Мыколка.
Андрий скупо кивнул и порадовался, что за долгую жизнь так и не осел на каком-нибудь хуторке и не завел детишек. И пожалел, что все-таки рассказал хлопчику, «где мы». Мыколка встретил новость с воодушевлением небывалым. Теперь от него спасу не было: юлой вертелся в седле, ахал-охал и тараторил без умолку. Андрий разок припугнул его, что, мол, оставит здесь и уедет. Подействовало — целых пять минут Мыколка молчал.