Маяк Свана

Юноша крепко взял ее за руки, но потянул не вниз, а вверх. Его спокойное лицо внезапно сделалось напряженным, даже сердитым. Он увлекал ее за собой, прочь от деревянного остова. Мари закрыла глаза. Они поднимались всё выше и выше, а потом она открыла глаза и увидела золотые монеты с парохода «Сент-Грей», рассыпанные вокруг, как звезды. Ее рот наполнился илом и соленой водой, но это уже было не важно; юноша подтолкнул ее вверх в последний раз – к мерцающим золотым кружочкам, ярким, искрящимся по краям. Их сияние сливалось в один ослепительный луч, освещающий темные воды, зовущий домой. Но когда она попыталась до них дотянуться, свет исчез.

Сван

1913 год

Маяк издал протяжный стон.

И умолк.

А затем наполнился другим звуком – запел на одной-единственной хрустально-чистой ноте. И Сван понял, что это и есть последнее предупреждение для него. Маяк с ним прощался. Маяк ждал, держался, сколько мог, чтобы дать ему время уйти. Сван прижал ладонь к каменной кладке. Горло перехватило от рыданий, и слезы внезапно мучительно хлынули наружу. «Ты был слишком добр ко мне, брат», – прошептал он.

В памяти снова зазвучали слова Фрэнсиса Нормана: «Как тут помог бы маяк? Осветил бы тонущим путь на дно?» Но их заглушили другие слова – старые и новые, злые и добрые, они слились в разноголосицу. В них выражалось желание помочь и неспособность это сделать; желание остаться в стороне – и невозможность бездействовать. Чистый дистиллят жизни, все самое важное.

«Я не собираюсь предотвращать все плохое, что грозит случиться. Мне достаточно будет спасти маяк».

«Это тебе, Соф. Подарок от бухты».

«Он понял это как приглашение остаться с нами!»

«Я подумываю назвать корабль «Счастливые звезды считай».

«Твой брат был хорошим человеком, Сван».

«Сильви! Ты сам домой поплывешь или как?»

«Сдается мне, надвигается шторм».

Сердце Свана билось глухо и тяжело, замирало и снова запускалось, нарушая ритм, непривычно, не так. В левой руке пульсировала боль. Он сделал шаг, и это лишило его последних сил, мир вокруг закружился, Сван осел на каменный пол, привалившись лбом к стеклу фонарного отсека, и услышал голос – реальный, долетавший из темноты, еще далекий, но приближавшийся:

– Мистер Сван! Мистер Сван!

Клара.

«Если она успеет добежать до нас с маяком, – подумал Сван, – то и внутрь сумеет пробраться. Ей всегда удавались такие фокусы. Но времени выбраться обратно у нее уже не останется».

Сван был уверен, что ему никто не нужен на маяке, что он не может взять на себя ответственность еще за одну жизнь.

Потом оказалось, что ошибся.

Но брать на себя ответственность еще за одну смерть точно было нельзя.

У него оставалось то единственное, что он мог отдать. То, что в падении озарит все своим сиянием. Нечто яркое, ослепительное – залюбуешься. Свет, который победит тьму. Заставит ее исчезнуть. Сван закрыл глаза, прижал ладони к стеклу, и в этот момент его неистово бившееся и замиравшее сердце наконец милосердно остановилось – окончательно. Маяк ждал долго. Сколько мог.

Пора было его отпустить.

Роуз-Олив Купер

1913 год

На окраине Норман-Клиффе Роуз-Олив встала коленками на кровать у распахнутого окна, скрестила руки на подоконнике и, пристроив на них подбородок, вглядывалась в ночь, не обращая внимания на почти зимний холод. Днем, когда они ходили в церковь с мамой и крошечным Джеральдом, который агукал у той на руках, Роуз-Олив заметила в саду ворону, и это навело ее на мысли о фениксах – может, они охотятся только по ночам, специально, чтобы их никто не увидел? И теперь она не могла сомкнуть глаз – ей снились наяву гигантские птицы, клекочущие в небесах; девочка вглядывалась во тьму, что-то напевая себе под нос, и щурилась, когда мимо проскальзывал огромный теплый луч, присматривавший за ней всю жизнь. Проскальзывал мимо и возвращался… возвращался… возвращался… Она смотрела не на скалы, а на бархатную гладь океана, когда плывущий по ней луч вдруг нырнул так резко, как будто кто-то поднял маяк и направил его свет вниз. Роуз-Олив устремила взгляд на скалу как раз вовремя, чтобы увидеть, как сияющий шар падает, ярко вспыхивает и гаснет.

Мари

2014 год

Тонуть оказалось приятнее, чем она предполагала. Теплее. И почему-то было довольно шумно.

Мари вздрогнула, услышав целую гамму каких-то сигналов, от гудения до писка, но побоялась открыть рот, чтобы не наглотаться соленой воды. Сломанные деревянные кости затонувшего парусника громоздились перед ее мысленным взором, бимсы и шпангоуты кривыми клыками торчали из песчаного дна, норовя поймать ее, разорвать, поглотить целиком. Гудение и писк становились все громче.