Майя

Постоянное напряжение и осознание грозящей опасности не давали возможности поговорить о чем-нибудь еще, кроме обсуждения необходимых действий, но Зан-Керель теперь обращался к Майе тепло и дружелюбно – он больше не проклинал ее и не желал ей смерти, как когда-то в усадьбе Клестиды. Майя поняла это еще в лесу, но сейчас он говорил с ней не только уважительно, но и приветливо. Она перестала быть его подчиненной, он относился к ней по-дружески, как к равной.

В этих смутных размышлениях Майя провела остаток дня. Дождь не переставал, и чудилось, что он лил вечно. Она вымокла до нитки и приуныла. Всем известно, что непрерывную боль терпеть трудно, но и невзгоды сносить ничуть не легче. Майины смелость и самообладание истончались, будто стесанные плотницким рубанком. Неумолимо приближалось то время, когда от нее, донельзя измученной, пользы не будет. «О Леспа! – взмолилась она. – Лучше утонуть, чем обессилеть!»

Вместе с усталостью Майю охватила смутная раздражительность – верный признак простуды. Каждое прикосновение стало необыкновенно четким (например, ручка черпака под пальцами была зернистой и скользкой от дождя), а вот окружающее представлялось размытым. Пустынная водная гладь превратилась в страну грез, неподвластную обычным законам природы, – чудилось, что дождь вот-вот растворит все вокруг, закружит в водовороте и мир исчезнет без следа.

Внезапно впереди замелькали деревья – хотя и не призрачные, но какие-то ненастоящие. Впрочем, в Майином состоянии (ее знобило и лихорадило) такое объяснение было вполне приемлемым: деревья росли посреди двух огромных темных озер, раскинувшихся по обоим берегам реки. Струи воды вились по подлеску, сплетались у могучих стволов и исчезали вдали, как полосы тумана над башнями дворца Баронов. Однако опасности Майя не ощущала – ей казалось, что перед ней мираж, призрачный хоровод воды и деревьев, похожий на танец Тельтеарны в исполнении Флелы, которым Майя так восхищалась на праздестве дождей.

– Ах, погляди! Деревья танцуют! – воскликнула она, схватив Зан-Кереля за руку.

Он с недоумением посмотрел на нее. Майя немедленно устыдилась, сообразив, что сказала глупость, но ее тут же охватила гордость: Зан-Керель настолько привык, что она говорит разумно и по делу, что не сразу понял ее поэтическое сравнение.

– Прости, я замечталась, – поспешно добавила она. – Что-то у меня мысли путаются, вот только деревья и вправду какие-то ненастоящие.

– Нет, они настоящие, – вздохнул Зан-Керель. – Пробраться бы через них! Впрочем, это уже хороший признак.

– Что?

– Лес.

– Лес? – повторила Майя, с усилием вспоминая, что это такое. – Это Синелесье?

– Нет, Синелесье к северу от Кериля, а это Приграничный лес, между Катрией и Белишбой. Король меня с собой однажды взял сюда на вылазку, хотел на Белишбу напасть, да передумал.

– Значит, как в лес попадем, уже в Катрии будем?

– Нет, Катрия лежит за лесом, на севере.

– А почему ты тогда… – Она зажмурилась, сморгнула капли дождя с ресниц и помотала головой, собираясь с мыслями. – А почему ты… Да, почему это хороший признак?

– Потому что мы сюда быстро добрались. До Катрии уже недалеко, только, прежде чем к берегу приставать, надо проверить, пересекли ли мы границу.

– А как это узнать?

– Вот в том-то и дело… Белишбанцы катрийцев не любят, граница всегда охраняется, даже в мелекрил.

– Предупреди Анда-Нокомиса, я пока к рулю встану.

Чуть погодя лодку обступили деревья. Приграничный лес напоминал Пурн не больше, чем леопард похож на котенка. Путь по неторопливой Даулисе теперь представлялся Майе беззаботной прогулкой в летнюю жару; тогда река была другом, а здесь, в затопленном лесу, вода струилась меж деревьев, кусты зловеще колыхались под напором потока, на волне мелькнула тушка дохлой лисы… Опасность грозила отовсюду. Майя никогда прежде не думала, что половодье может выглядеть будто сад, затопленный водой из разбитого фонтана во дворе.

Она из последних сил удерживала лодку на стремнине. Мимо проносились листья, прутья, ветви, обрывки плюща, клубки сплетенных корней и клочья дерна. Над излучиной реки склонился могучий ясень, напомнив Майе любимое дерево, – в детстве она пряталась в раскидистой кроне от Морки и ныряла с ветвей в ласковые воды озера. Она утерла залитые дождем глаза и снова взглянула на ясень – дерево медленно кренилось. «Ох, лихорадка замучила, – сокрушенно подумала Майя. – Привидится же такое!» Она снова сосредоточилась на руле, но дерево на самом деле наклонялось все ближе и ближе к воде, а потом стремительно повалилось в реку. Вода вспенилась и забурлила, омывая пышную зелень ветвей; ствол скрылся под волнами, лодка закачалась. На полузатопленном берегу торчали вывернутые из грунта корни.