Майкл Льюис

возможные варианты. Либо я вверяю свою судьбу в руки боссов, а у них, насколько я понимаю, нет ни капли милосердия по отношению к тем, кто имел глупость им довериться, либо я должен

довериться доброму сердцу выбранного мною босса. У меня были приятели, которые

испробовали этот путь. Облюбовав себе босса, они бросались к его ногам, как вассал перед

своим господином, произнося при этом нечто крайне льстивое, типа: «Я ваш верный и

смиренный слуга. Наймите меня, о великодушный, и я буду делать все, что вы прикажете». При

этом надежда была на встречную благосклонность, примерно в таком стиле: «Встань с колен, юноша, тебе нечего страшиться. Если ты будешь верен мне, я защищу тебя от сил зла и

безработицы». Иногда это срабатывало. Но если нет, приходилось расплачиваться сполна. Ты

превращался в брошенную вещь. В классе в связи с твоим поведением возникал диспут -

допустимо ли в такой ситуации опускаться до пресмыкательства. В общем, вся система

воспитания здесь сводилась к одному - кто даст слабину под давлением, а кто выдержит.

Каждый решал за себя, и в результате овцы отделились от козлищ. Кто с первого занятия

поставил на полное послушание и лизоблюдство, выбрали места в первых рядах классной

комнаты, где и просидели все пять месяцев занятий (стиснув зубы). Кто ценил собственную

гордость или просто предпочитал держаться в стороне, изображали полное безразличие, для

чего сидели поближе к задним рядам и швыряли жеваной бумагой в лекторов.

Были, конечно, исключения. Некоторые предпочли избежать крайностей. Двум или трем

удалось с самого начала договориться с боссами, так что они получили право самостоятельно

выбрать работу. Они держались независимо и непредсказуемо, как вольные между рабами, и

многие считали их шпионами администрации. Были заднескамеечники по духу, но обремененные

женами и детьми, о которых нужно было заботиться. Эти тоже были сами по себе. Они

держались особняком от подлипал из брезгливости, а заднескамеечников сторонились из

чувства ответственности.

Себя самого я, разумеется, считал исключением. Некоторые обвиняли меня в

принадлежности к переднескамеечникам, потому что мне нравилось сидеть рядом с мужчиной из

Гарвардской школы и наблюдать, как он чертит свои организационные диаграммы. Мне было

любопытно, добьется ли он успеха (не добился). К тому же я часто задавал вопросы. Многие

подозревали, что я таким образом втираюсь в доверие к лекторам, то есть веду себя как

истинный переднескамеечник. Это было вовсе не так. Но попробуй втолковать это тем, кто

выбрал для жизни последний ряд аудитории. Я с грехом пополам искупил свою

любознательность, швырнув несколько раз жеваной бумагой в важных лекторов. А когда меня

прилюдно выставили из класса за то, что я на виду у всех принялся читать газету, моя репутация

в задних рядах резко повысилась. Но своим в их компании я не был никогда.

Самым большим исключением были, видимо, японцы. На японцах рушилась любая

попытка классификации нашей аудитории. Их было шестеро, все сидели в переднем ряду и

спали. Головы клонились то взад, то вперед, а порой прямо ложились на плечо. Так что было бы

трудно доказать, что это они так слушают, прикрыв глаза, как принято у японских дельцов.

Самым милосердным объяснением этой редкостной апатии было бы предположение, что они ни

слова не знали по-английски. Но поскольку они никогда не общались с посторонними, нельзя

было с уверенностью судить об их знании языка или мотивах поведения. Их старшего звали

Йоши. Каждый день утром и в начале послеобеденных занятий задние ряды держали пари, через сколько минут Йоши заснет. Им нравилось думать, что в его поведении есть сознательный

вызов. Йоши был их героем. Всякий раз как он, заснув, клонился вперед, сзади раздавался

возглас одобрения, не только относившийся к выигранным деньгам, но и выражавший уважение

к тому, кто имеет мужество открыто спать в переднем ряду.

Японцы были защищенным видом, и думаю, что они знали об этом. Благодаря

положительному сальдо внешней торговли их страна скопила невероятную кучу долларов. Если

бы удалось перегнать эти доллары из Токио назад - в облигации Правительства США и другие

ценные бумаги, можно было бы заработать массу денег. Фирма Salomon пыталась расширить

операции своего отделения в Токио, для чего нужно было привлечь к делу знающих местных

жителей. Но здесь-то и крылась западня. Японцы предпочитают всю свою жизнь работать на

одну японскую компанию, и те, которые поумнее, обычно ни за что не соблазнятся работой на

американскую фирму. Присоединяясь к Salomon Brothers, они меняли суши и гарантированную

пожизненную занятость на чизбургеры и проблемы американских специалистов, а это мало кого

могло привлечь. Те редкие японцы, которых Salomon удавалось сдвинуть с места, ценились на

вес золота, и относились к ним бережно, как к полученному в наследство китайскому фарфору.

Выступавшие перед нами маклеры позволяли себе разве что намеки на свое неодобрение в

адрес японцев. К тому же в Salomon Brothers, предельно равнодушной ко всем разновидностям