Майская ночь, или Утопленницы

Не помню где, но прочел я однажды, что, когда ребенку снятся кошмары, надо попросить малыша нарисовать ночное чудище, а потом добавить рожки, очки, усики… И страшное становится смешным. Нормальные граждане обычно поступают так с портретами политических лидеров. А мы вот — со всем мирозданием сразу.

Нельзя ни к чему всерьез относиться. А иначе будет как с Димкой. Ох, Димка-Димка…

— Димку помнишь?

Хриплое «ы-ы!..» на этот раз звучит возмущенно:

— Это который у меня на даче фидер украл?

— Ну да…

— Так он же повесился!

— Да знаю… Слушай, а он у тебя не выпытывал, зачем живем?

— Еще как!

— И что ты ему ответил?

— Говорю: сегодня у меня выходной, а завтра приходи в морг — покажу…

Беседуем в том же духе до вечера. Вполне удовлетворенные общением, встаем и нетвердой поступью следуем к дверям, понятия не имея о том, что нас ждет утром. Уходя, прихватываю огрызок сардельки — для собачки, похожей на Шопенгауэра, но той уже нет.

* * *

Проснулся я вовсе не от пистолетного выстрела — выстрел прозвучал позже. А проснулся я от страха. Остаток жизни представился таким крохотным, что его даже не на что было потратить. Ясная, беспощадная, словно вслух произнесенная мысль: вот и кончилось краткое твое бессмертие… Словно вошли в одиночку, тронули тебя спящего за плечо и равнодушно сказали: «Вставай. Пора. Там уже ждут».

И тоска, тоска… Боже, какая тоска!

Нет, конечно, утренние приступы мерехлюндии случались со мной и раньше, но чтобы так… Это было как мигрень. Как зубная боль.

Постанывая, хватаясь за стены, я доплелся до ванной и сунул башку под холодную струю.

Не сразу, но помогло. Чуть-чуть.

Потом раздался выстрел. Возможно, из квартиры сверху.

Выключил воду, замер, прислушался. То ли рыдали где-то, то ли заходились истерическим смехом. Как был, босиком, в трусах, выбрался на балкон. Выглянул за перила — и обмер. Внизу на асфальте лежали два тела: одно — неподвижное, другое, к ужасу моему, попыталось приподнять голову — и обмякло вновь.

Двойное самоубийство? Да, но почему они так далеко друг от друга? Из разных квартир выпали? Одновременно?..

Происходящее воспринималось с трудом. Самому было плохо. Очень плохо. Подумал, что надо бы вызвать «скорую», однако пальцы, впившиеся в перила балкона, никак не могли разжаться. «Да бог с ними, вызовут и без меня, — решил я наконец. — Наверняка уже трезвонят вовсю…»

И тут лежащий пошевелился снова.

Я заставил себя оторваться от перил, поковылял за телефоном. Нашел. Кое-как набрал номер. Тишина, потом короткие гудки. Все правильно — линия перегружена. Звонят…

Уважаемый читатель! Вас не тянет из окошка

Грянуть вниз о мостовую одичалой головой?

Не в силах избавиться от этих кувыркающихся в мозгу строк Саши Черного, с грехом пополам оделся и, прихватив телефон, выпал на лестничную площадку. Квартиру оставил открытой, не смог попасть ключом в прорезь замка.

Пока спускался в лифте, успел еще два раза вызвать «скорую». Короткие гудки. Одни короткие гудки.

«Да елки-палки… — в бессильной злобе подумал я. — Мало мне придуманных бед, а тут еще и настоящие…»

Отжал плечом тугую железную дверь подъезда, протиснулся наружу, остолбенел. Двор был безлюден. Два распростертых тела — и никого.

С опаской приблизился к тому, что приподнимал тогда голову. Не знаю, кто такой. Ни разу его у нас не видел. Молодой стриженный наголо парень, крови мало, но как-то странно подвернута нога — должно быть, вывих или перелом с подвывихом, веки еще подергиваются.

И ни зевак, ни дворников, ни «скорой»…

— Кто-нибудь!.. — ору я что было сил.

Словно в ответ на мой вопль, стекло в одном из окон пятого этажа расплескивается осколками, — и на тротуар падает третий. Мокрый хрусткий звук. Бросаюсь туда. Поздно. Черепом приложился.

Да что же это происходит?!

А ведь был еще выстрел… Внезапно ко мне возвращается слух. Кричат. Кричат отовсюду. Кажется, будто голосит весь дом. Плач и скрежет зубовный. Потом откуда-то издали визг покрышек и страшный скриплый удар.

Запинающимся шагом, заранее ужасаясь тому, что я сейчас увижу, пересекаю двор и, обогнув торец дома, выбираюсь на улицу. Брошенные машины стоят как попало. Одна заехала колесом на тротуар, другая и вовсе выскочила на встречную полосу, третья лежит вверх колесами… Где же та, что сейчас разбилась? Ах, вон она где… на перекрестке…

В следующее мгновение меня осеняет, а самое поразительное: осеняет-то почти правильно! Химическое оружие. Или утечка какого-нибудь газа, вызывающего депрессию. Такую депрессию, что люди не выдерживают, сходят с ума, пытаются покончить с собой. Если уж меня, привычного к хандре, так накрыло, то каково же остальным?..

* * *

Не знаю, кто нас и чем долбанул. И никто не знает. Поначалу, конечно, грешили на Америку, на Китай, те тоже — друг на друга и на всех прочих за компанию, каким-то чудом по красным кнопкам не ударили. Любопытно, что меньше всего пострадало население горячих точек. Хотя в общем-то понятно: люди там привычные, закаленные, не то что мы.